Читать книгу "Неоконченная хроника перемещений одежды - Наталья Черных"

Хороший ответ.

Другая, смягчившаяся от страданий, но, видимо, когда-то деспотичная – полная розоволицая главбух. Как болезнь изменяет человека. Отнюдь не всегда уродует.

– У меня в виске сверчок поселился. Представляете? Сверчок. Или цикада. И щелкает, и щелкает. Особенно когда погода ухудшается. А также когда устану.

Какому волосатому без наркотиков такое в голову придет?

Анна в больницу, кажется, ни разу не пришла. Мать и отец – тоже. Марина возникала несколько раз. Подбросит денег, приободрит, поцелует и снова исчезнет. Смотря, как приходят к другим, испытывала некоторое защемление зависти. Но ведь никого и не ждала.

Иногда очень остро и внезапно хотелось увидеть знакомое лицо. Тогда поднималась на третий этаж, где находился телефон, и звонила. Ванечке. Семе. Никитиной маме. Чаще всего слышала долгие гудки. Если разговор возникал, то истошно-случайный. Кому до меня какое дело.

Белкино платье сметала за два вечера, без рукавов. Звонила ей, преодолевая полосу ожидания. Вокруг телефона всегда кто-то бродил в шаманской задумчивости, а звонящий непроизвольно на него косился. Остальные наблюдали за движением очереди.

Белке даже приходить ко мне не нужно было, ее дом находился почти рядом с больницей. Однако прийти к ней можно было далеко не каждый вечер, а мне хотелось – каждый. Вместе со сметанным платьем принесла несколько рисунков, в школьном альбоме, карандашом, и Белке они оказались полезны. Приглушенное подвешенным одиночеством, чувство жизни просыпалось снова, но это само по себе мало что значило. Важно было уже сейчас видеть готовое изделие, а этого пока не было.

МРТ сделали, описание дали на руки. В описании были изменения в пределах возрастной нормы. Соломониха, посмотрев снимки, сначала повысила голос: вот, я же говорила, вы здоровы. А потом сказала, складывая их в конверт подозрительно аккуратно:

– В НИИ неврологии делают описание. Там более опытные специалисты. Имеет смысл туда поехать, если уж вы настроились.

Высокие, но узковатые коридоры внушительного сталинского здания напомнили коридоры Боткинской, но были постарше. За дополнительное описание нужно было заплатить, кажется, сто тридцать с чем-то рублей. Они были, Марина подкинула.

На легком откидном сиденье, вроде тех, что стояли в районных домах культуры, представляла нелепую фигуру в длинной юбке, с молодежной стрижкой, а еще с растерянным выражением ожидающего лица. Не то жалеть, не то смеяться надо мною. Ждала описания недолго. Специалист, начинающая полнеть, стильно стриженная платиновая блондинка, вынесла снимки и сказала просто:

– Диссоциация.

– Что? – переспросила.

– Вы не знаете, что такое диссоциация? МРТ после лечения делали?

Когда же еще эту томографию делают? Были разговоры, ночью в палате, мол, надо бы сразу по прибытии очаги смотреть. Но в начале лечения никого на томографию не отправляли.

– Да, после.

Специалист сказала строго:

– Очаги ваши спрятались, вот что.

Побледнела, как перед обмороком. Неужели никакой надежды?

– Но они есть?

Специалист улыбнулась:

– Ну, если клинические данные за, то и заболевание есть. Вы запишитесь к специалисту, с вашим диагнозом все равно к нам вернетесь.

Лист с расшифровкой положила в картонную папку. Поблуждав по коридорам, вышла наконец на первый этаж к регистратуре.

– Направление нужно. От районного невролога.

Пожилая и очень сухотелая регистраторша помедлила, стрельнула поверх очков глазами и смилостивилась.

– Хорошо, вот через неделю. Запишу вас к Лилии Мухаммедовне. Она хороший специалист. А вы направление мне уж принесите. Я его запишу сюда…

Постучала карандашом по журналу.

– И отнесете его Лилии Мухаммедовне. Госпитализироваться будете?

– Как скажет, – задумчиво ответила я.

Мне сразу легло на душу это здание в конце огромного проспекта, на второстепенном шоссе, стройное, как дворянское собрание и немного сырое, как ухоженный склеп. Здание грело озябшую душу (хотя было сырое и мрачное) и безмолвно уверяло, что меня здесь примут и поймут.

Вышла на свет из «Белорусской»-радиальной, почти поплыла в синих солнечных пятнах, путаясь в подоле, так как в глазах потемнело, но успела на троллейбус. Сошла на остановку раньше и свернула на соседнюю улицу – в поликлинику. Невролог принимал до семи, было около пяти, передо мной, на фоне широкого окна с цветами-декабристами, было человека три.

Принимала та самая пожилая невропатолог, кандидат медицинских наук, которая нашла у меня мужскую походку.

– Ага! – задорно воскликнула она, прочитав описание снимка и выписку. – Правильно все делаешь. Направление сейчас выпишу.

И автоматическим жестом извлекла из узкого широкого ящика нужный бланк, буроватый от времени. Писать не торопилась, читала выписку из стационара.

– Постой-постой. Что это Ида Соломоновна пишет? Какие такие головные боли? И почему не названо прямо – тазовые нарушения, а какие-то расстройства? Ну это: нистагм, Бабинский, парапарез… Хоть это написала. Да кто эта Ида Соломоновна? И кто я? Она что там себе думает?

Невропатолог подняла на меня глаза. Мальчишеская стрижка, очки блестят азартно.

– А ты что воронишь? Небось характер показала ей? Она этого не любит. А что делать, если ты от нее теперь зависишь? До бессрочной тебе знаешь сколько лет нужно будет группу подтверждать? А тебе еще ее не дали! Так что характер свой ты спрячь. Я знаю, что он у тебя есть, а больше никто не должен. Поняла?

Что тут ответишь? Характер тупой и скверный. Демагогический.

– Поняла.

– То-то. А теперь вот так сделаем. Завтра принимает окулист, я ее знаю. Иди именно к ней, я сейчас в карте тебе напишу, что для подтверждения диагноза нужен осмотр окулиста. И вот тебе направление в этот твой НИИ неврологии, на два исследования: аудиограмма и осмотр дисков зрительных нервов на предмет, не было ли воспаления. Находи деньги где хочешь, исследования сделай.

– Мне еще отпускные не заплатили…

– Вот-вот, дело говоришь.

Кто сказал этой женщине, что в моей жизни от этого заболевания и от группы так много зависит, неизвестно. Но ее горячее участие выкормило во мне уверенность, что не притворяюсь и что группа будет. А это очень важно: знать, что не притворяешься. Реакция медиков на жалобы может сбить с толку. Очень она бурная бывает. Или только мне так кажется. Последующие годы показали, что не только мне.

В бархатно-черном кабинете окулиста просидела, не выспавшаяся, полчаса, и все это время в глаза то светили, то тыкали красным лучом. Доктор с тонкой длинной улыбкой объяснила про побелевшие соски зрительных нервов, частичную атрофию, следы неврита в левом глазном нерве и начальный астигматизм. Даже не знала, что у меня был неврит. Затем она записала в карту все четким жирным пером, подписала направление на исследование в НИИ и пожелала удачи.