Читать книгу "Морская битва двух империй. Нельсон против Бонапарта - Андрей Иванов"

Неблагодарный Троубридж больше не друг:

«На следующей неделе все закончится, и я не скажу "спасибо" сэру Томасу. Я полагаю, что он полностью в ответе за неудачу, и он должен вспомнить, что обязан мне орденом за Нил. Кто поддерживал его, когда он страдал от печали и унижения? Кто обеспечил ему такое положение в королевстве Неаполя, что он получал мои публичные письма, титулы, звание полковника морской пехоты, бриллиантовые шкатулки от короля Неаполя [и т.д.]? Кто обеспечил ему 500 фунтов стерлингов в год от короля Неаполя? ... Кто способствовал тому, что на него обратили внимание? Почитайте мои публичные письма. Нельсон, тот самый Нельсон, которым он теперь командует. Премного благодарен. Я прощаю его, но, именем Бога, я никогда этого не забуду. Он наслаждается властью надо мной. Не беда, хотя это сократит мои дни...»

Картину взаимного разочарования дописал сэр Уильям Хэмилтон, долготерпение которого закончилось. Он протестовал в характерной для него крайне выдержанной манере:

«Я провел последние сорок лет моей жизни в суете и спешке, которые с необходимостью сопутствуют публичному человеку. Я достиг возраста, в котором нужна некоторая передышка, и я обещал себе тихий домашний уют. Я понимал, будучи женатым, что буду уволен по старости, когда моя молодая супруга достигнет совершенной красоты. Это время пришло, и мы должны найти лучшее и наиболее удобное для обеих сторон решение.

К сожалению, наши вкусы и образ жизни сильно различаются. Я никоим образом не хотел бы жить в уединении, но когда за столом редко собирается меньше, чем двенадцать или четырнадцать человек, и их состав постоянно меняется, то мы имеем ту же ситуацию, какой она была в Италии в последние годы нашего пребывания в стране, и это меня утомляет... У меня нет жалоб, но я чувствую, что моя жена целиком сосредоточена на лорде Нельсоне и его вложениях в Мертоне. Я хорошо знаю, какие чистые, дружеские чувства питает лорд Нельсон к Эмме и ко мне и насколько неудобно будет для лорда, нашего лучшего друга, если расставание все же произойдет. Я тем более намерен делать все в моей власти, чтобы предотвратить такую крайность, весьма нежелательную для всех сторон, но гораздо более ощутимую для нашего дорогого друга, чем для нас».

В апреле 1803 года сэр Уильям Хэмилтон умер в возрасте семидесяти двух лет.

МГНОВЕНИЯ МИРА

В конце 1799 года Бонапарт предложил Англии мир. «Как могут две самые просвещенные нации Европы, чьи мощь и сила превосходят потребности их безопасности и независимости, ради тщетной идеи величия жертвовать благами коммерции, внутренним процветанием и семейным счастьем?» — вопрошал он.

Это неожиданное предложение стало предметом политических дебатов в Лондоне. Питт, который выступал за мир в 1795 — 1797 годах, вдруг занял противоположную позицию. Выступая в палате общин, он приводил такие аргументы и тезисы, как «уменьшение численности французских армий и недостаточное их снабжение», «состояние финансов — банкротства». Питт считал режим Наполеона Бонапарта непрочным и, исходя из опыта общения с французскими правительствами прошлых лет, говорил о «вероломстве» партнеров и «недостатке стабильности». Он принимал во внимание роялистские симпатии, проявляемые населением ряда областей Франции, диктаторскую природу нового режима и видел общую тенденцию к установлению монархии. Питт считал, что следует поощрять эту тенденцию, вступая в переговоры о мире. Он не исключал возможности подписания мирного договора с существующим правительством Франции, если этот мир будет стабильным и надежным.

Позиция Питта получила поддержку большинства британских политиков за исключением немногочисленных сторонников Фокса. В ноябре 1799 года Питт говорил Джорджу Каннингу, что Англия способна выдержать «еще одну или две кампании». Если же коалиция окончательно распадется, то страна способна «самостоятельно вести оборонительную войну». Премьер-министр не хотел мириться с «революционным якобинским правительством». Накануне Нового года Питт написал Генри Дандасу в Шотландию:

«Я думаю, что в настоящее время мы можем лишь отказаться от переговоров, на основании того, что реальное положение Франции недостаточно надежно, и оно не станет более надежным в результате обсуждения условий мира. При этом если прочная безопасность возможна, раньше или позже, то мы должны выразить сильное желание достичь общего мира. Мы можем, я думаю, выразить это желание, сообщив народу Франции следующее: кратчайшая дорога к миру — восстановление королевской власти...»

В первую неделю января 1800 года члены кабинета собрались на совещание и одобрили содержание ответа на мирное предложение Бонапарта. Первый консул направлял свое письмо королю Великобритании и мог надеяться на адекватную реакцию. Англичане поступили иначе: их ответ, посланный министром иностранных дел Гренвиллом Талейрану, был надменным и оскорбительным. В том же месяце Талейран еще раз попытался начать переговоры, но получил новый отказ.

Позиция, занятая английским кабинетом министров, вызвала новые парламентские дебаты 3 февраля. День был отмечен появлением Фокса в палате общин. Он задал единственный вопрос: почему правительство не обсуждает мирные предложения Наполеона Бонапарта в парламенте?

В ответ Питт произнес очень длинную речь, в которой называл Французскую революцию «Божьей карой, самым суровым наказанием, которому Провидение когда-либо подвергало народы, живущие на Земле». «Всевидящее око Французской революции всматривается в каждый уголок Европы, в каждую часть мира, где только можно найти объект завоевания или грабежа. Нет предела безрассудства ее амбиций, а ее жадность поглощает даже самое малое и незначительное».

Характер, нрав, поведение и принципы Наполеона Бонапарта таковы, что ему совершенно нельзя доверять: «Разве мы привыкли считать военный деспотизм стабильной формой правительства?»

Питт говорил о том, что он желает мира, трудится во имя мира, но обстоятельства изменились: враг, или потенциальный партнер но переговорам, ненадежен, а войну можно выиграть:

«Когда мы оцениваем ресурсы и дух нашей страны, может ли кто-либо сомневаться в том, что если сегодня нельзя достичь приемлемого уровня безопасности с помощью договора, то у нас есть средства ведения борьбы, и мы будем вести ее без материальных затруднений, не подвергая себя опасности и имея разумную перспективу полного достижения нашей цели?»

Что касается Фокса, то он верил в искренность Бонапарта. «Мир, мир на хороших условиях: в этом никто сегодня не может сомневаться», — говорил оппонент Питта. Фокс считал, что в течение месяцев Наполеон «превзойдет... Александра и Цезаря, не принимая в расчет большое преимущество, которое он имеет над ними в случае, если воюет».

Фокс оставался столь же блистательным и убедительным оратором, как и в годы своей юности. Его импульсивность и эмоциональность лишь добавляли ему привлекательности. Благородный человек и самый последовательный защитник идеалов свободы, которому до сих пор ставят памятники, Фокс неуклонно выступал за мир даже в тех ситуациях, когда патриотический подъем делал пацифистские призывы непопулярными.