Читать книгу "Придуманные люди с острова Минданао - Лев Минц"

— Святые люди, сэр, — сказал продавец. — Откуда вы? Из России! Посмотрите сюда.

На стене дома были нарисованы суриком серп и молот.

— Я подновляю их каждую неделю. Я голосовал на выборах за правительство штата.

Вечер у нас оказался свободным. На улицах было темно, только над лотками уличных торговцев горели лампы. Воздух был влажный и лишь чуть-чуть менее жаркий, чем днем. Обойдя обширный квартал, я вышел к задней стене храма и через пять минут стоял у подножия высокой и широкой — в фасад — лестницы. На одной из нижних ступеней горел огонек и на одной из верхних — тоже.

По площадке перед входом прогуливался человек в юбке по щиколотки, с бамбуковой дубинкой в руках.

Я крикнул снизу:

— Сэр, можно мне подойти?

— Внутрь нельзя, — отвечал он, — сюда поднимайтесь, пожалуйста. Только разуйтесь. Подождите, я к вам спущусь.

Он неторопливо спустился ко мне, подождал, пока вышедшие из храма люди обойдут оба огня (они проводили над огоньком ладонями, касались ими лба, груди), и, обведя меня вокруг нижней лампады, сказал:

— Вот здесь разуйтесь, пожалуйста. Теперь пойдем. Идите за мной.

Мы неторопливо зашагали вверх. У самых дверей на плитах лежали распростертые люди. Некоторые поднимали головы и с интересом следили за мной. Потом опять продолжали прерванную молитву, вставали и уходили. Остался какой-то молодой парень, но и он вскоре ушел. И лишь мальчик лет десяти, стоявший на коленях у огня, сложив ладоши, уставился на меня с нескрываемым любопытством.

— Люди издалека приезжают, — объяснил страж, — многие и европейца никогда не видели. Станьте здесь, сэр. Может быть, вы увидите через решетку.

Что-то темнело в глубине, но разобрать я не мог ничего.

— Это частный храм. Он принадлежит бывшему махарадже Траванкора. В Керале было два княжества: Траванкор и Кочин. Сюда допускают только индусов, но для этого надо стать на сорок дней временным монахом. Нельзя бриться. Надо быть в дхоти. Недавно военные и полицейские обратились к махарадже с жалобой. Ведь они обязаны бриться и ходить в форме. А у них нет сорока дней, у них маленький отпуск. Тогда махараджа по совету панчаята брахманов открыл для них особый вход. Они приходят бритые, переодеваются в дхоти, разуваются. Но все равно, когда выйдут в отставку, придут по-настоящему. Вас еще что-нибудь интересует?

— Да, — сказал я. — Скажите, а хариджанов пускают сюда?

Вопрос о хариджанах, неприкасаемых, которых раньше никогда не допускали в храмы, я задавал в разных молельнях. И повсюду отвечали, что по требованию правительства их не смеют дискриминировать. Многие прогрессивные брахманы и сознательные прихожане даже радовались этому и делились своей радостью со мной.

— Сэр, — с достоинством отвечал страж, — я сказал уже вам, что этот храм Вишну — частный. Махараджа сам решает, кого ему пускать, а кого нет. По совету панчаята брахманов, конечно.

Углубляться дальше в проблему я не стал.

— Я провожу вас вниз.

Внизу стояли автобусы с кондиционерами. Сквозь открытую дверцу я увидел переливающийся экран видео. Из автобусов вылезали полуголые, босые люди и укладывались рядами на земле.

— Махараджа — старый человек, сэр. Ему семьдесят три года, и он остался один. Он думает только о душе. Правительство купило его дворец. На эти деньги он приобрел автобусы для паломников. Много автобусов.

— Спасибо, — сказал я, обувшись. — Счастливого вам Рождества.

Последнее я добавил автоматически: был день католического Рождества, и в Керале, где треть населения — христиане с фамилиями Домингес, Фернандес и тому подобными, все витрины были украшены рождественскими плакатами. Но пожелать счастливого Рождества стражу в дхоти у храма Вишну на Шеше…

— Спасибо, — отвечал страж, просияв, — и вам тоже. И доброго Нового года!

Левое правительство штата, стремящееся создать во дворце махараджи музей, не может его национализировать, ибо центральное правительство не допустит покушения на частную собственность. Махараджа, несмотря на правительственные запреты ограничивать права хариджанов, не допускает их в свой храм. Опять — святая частная собственность. Но землевладелец не может согнать арендаторов с земли — этого не допустит левое правительство штата.

Все смешалось здесь. И все сосуществует.

Сад махараджи

Концерт советской артистической группы должен был состояться в саду махараджи. Словосочетание «сад махараджи» порождало представление о чем-то неописуемо роскошном и экзотическом, обязательно с павлинами, разгуливающими среди пышной растительности и мраморных беседок, напоминающих маленькие Тадж-Махалы.

В действительности сад оказался очень ухоженным, весьма скромным и совсем европейским. Лишь пальмовая роша напоминала о тропиках. Резко ощетинившиеся верхушки вычерчивались на фоне неба. И конечно, жара была тропической и влажной.

Сценическая площадка — ни дать ни взять как у нас в южном парке культуры и отдыха, только без раковины — воздвигнута была у подножия естественного амфитеатра — склона холма. Склон был изрезан параллельными террасами с бордюром из белого камня. Получились земляные скамьи, достаточно широкие, чтобы зритель мог удобно усесться, поджав под себя ноги.

Четыре темнокожих человека тащили легкие стулья и расставляли их перед амфитеатром двумя рядами.

Режиссер Виктор Михайлович Ширяев осматривал площадку, прикидывая варианты. Он ходил по сцене взад-вперед, считая про себя шаги, и пробовал поверхность носком и всей подошвой. Лицо его приобрело озабоченный вид.

— Затяжка чересчур гладкая. Чистый бетон без песка, — объяснил он мне. — Тут капля воды — и бетонная пыль превратит все в каток.

Меж тем публика прибывала. Индийская публика, как я заметил, приходит заблаговременно и терпеливо ожидает начала. Звуки настраиваемых инструментов, последние па танцоров, примеряющихся к сцене, — за всем этим люди наблюдают внимательно и почти благоговейно, покачивая слегка головами вправо-влево. Никаких выкриков или замечаний; даже охотники за значками сдерживают свои страсти, чтобы дать им буйно выплеснуться после концерта.

Мест на скамьях почти никто не занимал, все столпились на некотором расстоянии сбоку от сцены.

Народ был одет в основном в обычные рубашки и лунджи, что показывало: собрались обычные горожане.

Надо сказать, что хотя европейский костюм и занял некоторые позиции в гардеробе индийцев (но не индианок), тем не менее почти не потеснил, а тем более не победил национальной одежды.

В Керале из десяти встреченных прохожих девять были в лунджи. Из дому человек выходит обычно в юбке до щиколоток. А потом на улице — я наблюдал это многократно — как-то задумчиво подбирает полы, некоторое время на ходу держит их в руках, как бы сомневаясь, стоит ли? Потом делает ловкое движение руками. И вот уже ноги сзади обнажены до половины бедра, а спереди еще прикрыты. Тут-то, словно махнув рукой: «Чего там! Все так ходят!» — человек подвязывает передние полы элегантным узлом и остается в короткой — выше колен — юбке. Белой, клетчатой, а то и в цветочек. Таких людей на улицах большинство.