Читать книгу "Призрак Канта - Татьяна Устинова"

— Это вы затопили камин?

— Я. Люблю огонь, привык. Мы всё делали с огнём — занимались, обедали, читали.

— Откуда вы взялись?

Бессель пожал плечами.

Меркурьев сел в кресло, поправил на плечах одеяло, и они стали смотреть на огонь.

— Почему вы взялись за астрономию? — вдруг спросил Меркурьев. — Вы ведь прежде всего астроном, а потом математик! Но почему астрономия? В ваше время не было ни измерительных приборов, ни спутников, ни телескопов!..

— Исключительно с практической целью, — охотно ответил гость. — Я же начинал конторщиком в торговом доме!.. Торговля в моё время — это мореплавание. Я учил географию и навигацию. Вернее, навигационную астрономию. Между прочим, все вокруг говорили, что я ненормальный, даже Агнесса. Особенно Агнесса. Зачем торговцу астрономия? Но я был уверен: чтобы доплыть, нужно знать, куда плыть. Потом я вычислил долготу Бремена, просто так, при помощи самых примитивных инструментов. — Бессель махнул рукой. — Вам сейчас это трудно понять, а тогда я ликовал.

— Ещё бы, — задумчиво сказал Меркурьев.

— Ну, а потом торговать мне уже было неинтересно. «Небесная механика» Лапласа казалась мне гораздо более увлекательной, чем учёт кип шерсти и мешков гороха. А вы?

— Я?

— Вы тоже учёный? Иммануил мне говорил.

Василий Васильевич вновь заволновался.

— Кто вам говорил?

— Кант, — сказал Бессель как ни в чём не бывало. — Иммануил Кант, великий философ. Мы с ним, знаете ли, пересеклись в Альбертине, так называли Кёнигсбергский университет. Мы служили там оба, но это продолжалось лишь год, и тогда знакомы не были. Кант намного старше! Он работал там на кафедре логики и метафизики с тысяча семьсот пятьдесят пятого года, а я начал только в восемьсот четвёртом, как раз в год его смерти. Он меня не интересовал. Мне казалось, что философия — редкая глупость. Познакомились мы позже… гораздо позже.

— Кант, — медленно выговорил Меркурьев, — говорил вам обо мне?

Бессель кивнул.

— Мы обсуждали, что происходит в моём доме. То есть в моём бывшем доме! И он мне рассказал о вас. Он здесь уже некоторое время наблюдает за происходящим.

Василий Васильевич медленно и глубоко дышал, пытаясь унять волнение.

— То есть Емельян Иванович — на самом деле Иммануил? И его фамилия Кант, потому что он и есть Иммануил Кант?

Бессель махнул рукой.

— Его вечные штучки! Он обожает переводить на русский язык имена и фамилии. Его это развлекает. Вот, например, Иоганн Себастьян Бах для него — Иван Севастьянович Фигашкин. Бах — значит, фигак, и упал! Это глупо, конечно, но никто из нас не возражает.

— Я сошёл с ума? — спросил у великого математика инженер Меркурьев. — Как вы думаете?

— Думаю, нет.

— Конечно, сошёл, — не согласился Меркурьев. — Я же не могу на самом деле с вами разговаривать! Ночью! У камина! В две тысячи семнадцатом году!

Бессель замотал головой, рассыпались его кудри.

— Даты тут ни при чём, господин инженер! — энергично возразил он. — Я сейчас не стану в это вдаваться, но время не линейно. Оно трёхмерно, как и весь остальной мир. Можно из любой его точки попасть в любую на другой оси. Это довольно легко посчитать.

— Я ничего не понял.

— Ну, мы завели слишком серьёзный разговор для такого неверного времени суток. Ночь — самое неверное время. Хотя я бы вам с удовольствием объяснил. Я сам вывел формулу.

— Как вы сюда попали? — повторил в сотый раз Меркурьев.

— Иммануила позвали, а я увязался за ним.

— Кто позвал Канта?

— Вы знаете, — произнес Бессель с досадой.

— То есть всё правда! Духи, привидения и прочая ерунда?!

— Я не привидение, Василий Васильевич.

— Тогда кто вы?

Фридрих Бессель опять пожал плечами.

— Вы давно умерли, — с нажимом сказал Меркурьев. — То есть Фридрих Бессель давно умер! В каком году?

— В тысяча восемьсот сорок шестом.

— Ну вот! Вы умерли и не можете со мной разговаривать!..

— Самое интересное, что у меня даже нет могилы, — сообщил Бессель и засмеялся. — Честное слово! Нет, то есть она была, и я даже точно помню где, возле Кёнигсбергской обсерватории, на холме. Прекрасное место, оттуда открывается чудесный вид!.. А потом её потеряли, и в вашей временной точке это всех почему-то волнует. Горожане бегают и кричат, что могила Бесселя утрачена!.. Я сам читал. И видел… такое смешное слово… репортаж по телевизору, вот как!..

Василий Васильевич молчал.

— А у Канта есть могила, — сказал Бессель. — И он этим гордится.

— Н-да, — процедил Василий Васильевич.

Бессель встал, обошёл сгорбившегося в кресле Меркурьева и подбросил в огонь поленьев.

— Вы всегда являетесь, когда вас зовут?

— Нет, разумеется. Всё зависит от того, кто и по какому делу.

— То есть дело, по которому сюда позвали Иммануила Канта — серьёзное?

Бессель подумал немного:

— Довольно серьёзное. Речь идет о жизни людей и… не только людей. Есть такие точки в пространстве, на которые нельзя посягать.

— М-м-м, — сквозь зубы простонал Меркурьев.

— Да что с вами?! Я не говорю ничего сверхъестественного! Вот этот дом — такая точка. На нём многое держится, не только здесь, у вас, но и у нас. А на него посягают. Поэтому когда к Иммануилу обратились, он сразу сюда отправился, а я за ним, это я вам уже говорил и повторяю. Как-никак дом-то мой, я всех тут знаю.

— Кого?

— Обитателей.

— Виктора Захаровича, что ли?!

— Нет, его я как раз не знаю. Я… других знаю.

Меркурьев понял, что дело плохо. Он уже почти поверил, что Фридрих Бессель в джинсах и клетчатой рубахе сидит с ним рядом возле камина. А в это никак нельзя было верить! Одна возможность этого обращала в прах всё, что Меркурьев знал ранее, во что верил и на что полагался.

Есть законы — ясные и понятные физические законы, по которым живёт мир. Согласно этим законам из могилы нельзя восстать, из прошлого нельзя явиться, с покойником нельзя поговорить.

Эти законы объясняют не всё.

По большому счёту они объясняют совсем немногое — только видимую часть мира, — но они существуют, и в них верить легко и просто. Они описывают некую модель мира, гораздо более примитивную, чем реальность, но ведь описывают же худо-бедно!.. Наплевать на эти законы — значит признаться, что о мире неизвестно вообще ничего, ровным счётом ничего!

Василий Васильевич был не готов к этому.