Читать книгу "Мемуарески - Элла Венгерова"

Она умерла в июле 2014 года. Я всегда воспринимала ее как бесстрашную старуху. А она была моложе меня на четырнадцать лет. Вот кто была настоящая героиня драмы. Русская Пассионария. Наша Орлеанская дева.

Маликов

Комитет комсомола на факультете никогда не пустовал. Там почти всегда торчал секретарь, худющий молчаливый парень, который редактировал очередной номер факультетской газеты «Комсомолия». Я думала, что его зовут Артур Ермаков, и однажды, во время сборов на целину, учинила ему скандал из-за какой-то справки. Он внимательно выслушал, как я разоряюсь и качаю права, а потом спокойно объяснил, что он не Ермаков, а Маликов и мой скандал не по адресу. Кажется, я устыдилась и извинилась. А может быть, хлопнула дверью. Ей-богу, не помню. Помню только, что разозлилась на него страшно и определила его как номенклатурного бюрократа и классово чуждого типа и записала в личные неприятели.

А он, похоже, не держал на меня зла. Позже, уже работая в «Искусстве», он заказал мне редактуру сборника «Драматургия ГДР», составление сборника Хакса и переводы для сборников Бюхнера и Брукнера. Я пришла к выводу, что редактор он классный и знает западную драматургию как никто.

Лет этак через тридцать, в лихие девяностые, осталась я без работы, чуть ли не в бомжах, и давай обзванивать знакомых в поисках социального пристанища. Занятие это было мучительным. Однако некоторый опыт по этой части у меня уже имелся. Ведь когда я строила кооператив, у меня не было ни гроша, и тогда тоже, скрутив свои комплексы, я открыла записную книжку и стала набирать все телефоны подряд, клянча у каждого более или менее знакомого кредит в размере месячной зарплаты. И набрала три тысячи для первого взноса. И отдала вовремя все до копеечки, в частности благодаря заказам на редактуру в «Искусстве» и «Науке». Впрочем, эту методу до перестройки использовали все младшие и почти все старшие научные сотрудники: в те далекие времена народ был понятливей и не страдал современным снобизмом.

Когда я задала Маликову свой сакраментальный вопрос насчет работы, он ответил мне в точности как и все прочие предыдущие друзья-товарищи:

— Что же ты (тут следовало неприличное слово) не обратилась ко мне раньше? Была у меня работа, но вчера я взял другого человека.

— Ты поспрашивай, может, у кого-нибудь найдется?

— Лады.

Так я ему и поверила. И опять в нем ошиблась. Он перезвонил мне через неделю.

— Есть работа, — говорит.

— У кого?

— У меня.

Я согласна.

— Ты хоть бы спросила, какой оклад.

— Я у тебя и бесплатно буду работать.

— Вот такая сказка. Такой был человек, Валентин Иванович Маликов.

Иваныч был идеальный начальник. За все, что происходило с его подчиненными, он брал ответственность на себя. Допустим, Лиля Гракова опоздала на работу. На целых две или три минуты. Профсоюзная активистка берет ее на карандаш, чтобы лишить квартальной премии. А Иваныч набрасывается на активистку аки лев, дескать, я сам разберусь с Граковой, она все равно план досрочно выполняет, и не ваше дело гнобить моих сотрудников. И прочее в том же духе.

Много вы видали таких начальников? Я практически не видала.

Когда один из наших редакторов малость перебрал и вступил в неуместный конфликт с правоохранительными органами, Валя вызволил его из милиции. Другой бедняжке, залезшей в непосильные долги, подкинул денег. Сыну третьей помог устроиться на службу и так далее и так всегда. А со мной произошел сюжет.

Попала мне в работу некая рукопись — монография по истории театра. Настолько научная и академическая, что ее практически невозможно было прочесть. Каждый пассаж на полстраницы. Я чуть мозги себе не свихнула, пока читала. Но я все-таки докумекала, как с этим материалом справиться. Разъяла каждое (буквально каждое) предложение на тезис и комментарий. Получилось довольно связное изложение и блок примечаний к каждой главе. Кстати говоря, она сама, рукопись эта, естественным образом раскладывалась на два слоя. И только я утерла со лба пот (в буквальном смысле, потому что дело было летом и жара стояла страшная), как возник разъяренный автор и обрушил на меня свое негодование. Дескать, как я смею искажать его изысканный стиль. А как не искажать, если прочесть нельзя? А издавать надо. Автор широко известен в узких кругах. С кандидатской степенью и безразмерными амбициями. Я поинтересовалась:

— Будете защищать книгу как докторскую?

— Нет, — отрубает автор. — У меня другая тема.

— Нет так нет, думаю. Значит, бескорыстно трудится.

Хотя зря он пинает того англичанина, у которого позаимствовал идею книги и всю фактографию. И очень зря отказывается принимать мою правку. Иваныч пригласил его к себе в кабинет и разложил перед ним карту Франции XIII века. Немую. То есть без надписей.

— Можешь ты, — говорит он автору, — показать на этой карте владения Элеоноры Аквитанской?

Тот, разумеется, не смог. А кто бы смог?

— Так, — продолжает Иваныч. — А пишешь: «Как известно, владения Элеоноры Аквитанской…» Венгерова как известно вычеркнула, а ты бунтуешь. Оставь ее в покое.

— Иваныч, конечно, имел в виду не Элеонору, а меня. Автор просек расклад и правку проглотил.

И защитил докторскую по этой самой монографии.

Я все никак не могла взять в толк, почему Иваныч предложил мне работу. Не в перестройку, а в первый раз, когда я еще жила на Сретенском бульваре. Ведь на факультете я вела себя глупо и должна была произвести на него самое скверное впечатление.

— Ну да, — отвечает Иваныч, — я тебя считал… — Тут он употребил нецензурное слово, коим обозначается девушка ленивая, скандальная и распущенная. — А взял я тебя из-за пола. Помнишь, заходили мы к тебе как-то с Карельским, и я увидел твой пол.

И я вспомнила, что где-то в конце 60-х в «Доме России» затеяли капитальный ремонт. И отключили центральное отопление. Зима стояла холодная, и по утрам ужасно не хотелось вылезать из-под одеяла.

Но вставать-то надо. Поэтому, восстав ото сна, я согревалась, натирая пол в комнате. Минут сорок плясала со щеткой. Комната была большая, 26 метров, а пол — паркетный, квадратиками. Щетка, с ремешком и дореволюционной щетиной, осталась от какого-то дореволюционного полотера. После моей пляски пол приобретал блеск и сияние. И Иваныч обратил внимание на мой пол и решил, что я не так уж ленива и безнадежна, а нормально умею работать. Вот что значит своевременное решение полового вопроса.

IV. Сдвиг по фазе

Воссоединение

Галина Зайцева была моей ровесницей и соседкой по дому, жила в нашем подъезде на четвертом этаже. Она переехала в Теплый Стан с Солянки, а я со Сретенки. Так что мы с ней, можно сказать, оказались землячками и легко нашли общий язык. Она была всемирно известным дефектологом, доктором наук, владела языком жестов и всю жизнь боролась за то, чтобы глухонемым ребятам разрешили общаться на нем в школе. А им не разрешали. Их заставляли — даже на переменах — извлекать из гортани звуки, которых они не слышали. И этот способ общения был таким противоестественным, что, попав в одну такую школу и увидев эту муку, я просто разревелась.