Читать книгу "Перебежчики из разведки. Изменившие ход "холодной войны" - Гордон Брук-Шеферд"

Пеньковскому дали два телефонных номера для использования в экстренном случае. Он должен был позвонить и после ответа, ни слова не говоря, повесить трубку. Телефон московской квартиры его нового связника, естественно, не входил в это число. Однако этот телефон зазвонил первым, и голос был, без сомнения, Пеньковского. Сказанное им было столь же подозрительно, сколь и сделанное. Вначале он спросил своего нового связника, как его зовут, а потом продолжил: «Вы меня знаете. Вы мой друг. Нам нужно немедленно встретиться, возле цирка».

Всё в этом звонке было не так, это было грубое нарушение установленных британцами правил связи. Сотрудник лишь ответил, что представления не имеет, кто ему звонит, и повесил трубку. Пеньковский явно либо свихнулся от страха, либо работал под контролем КГБ. Другие происшествия этого дня подтвердили самые худшие опасения.

На тридцать пятом столбе по Кутузовскому проспекту появилась согласованная с американцами условная метка, которая давала знать о заложении тайника. Когда сотрудники ЦРУ поспешили к тайнику, они попали в руки КГБ.

Наконец, в тот же день пришло сообщение об аресте Гревилла Винна – в Будапеште, где он находился со своей передвижной выставкой. Через несколько часов бедняга Винн был переброшен в Москву, где помещен для допросов в тюрьму «на Лубянке».

Что же произошло между кинопросмотром в британском посольстве и звонком британскому связнику 2 ноября? Опять же реконструкция событий сделана на основе западных анализов, в свою очередь основанных отчасти на показаниях перебежчиков из советской разведки.

В середине 1962-го началась слежка за квартирой Пеньковского. Вначале ограничивались установкой камер в окнах и на балконах дома напротив, которые позволяли видеть, чем занимается полковник, какие ящики выдвигает. На второй стадии воспользовались квартирой над ним, откуда выселили жильцов. В потолке установили глазок, и он дал увидеть куда больше. Теперь встал вопрос о том, как вторгнуться в квартиру и обыскать её, пока что не вызывая тревоги у подозреваемого предателя.

Эта проблема была решена подразделением «грязных дел» КГБ. Его люди нанесли легкий слой смазки на кресло Пеньковского, а эта смазка, расплавляясь под действием тепла тела, проникает через одежду и превращает место соприкосновения в жгучую рану. К полудню полковник, почувствовавший резкие боли, был отправлен в госпиталь, где проинструктированные врачи настояли на том, что пациенту следует пробыть на лечении несколько дней. Жену сумели удалить менее радикальным способом, после чего на квартиру был совершен набег и её обыскали. Фотоаппараты, кассеты, шифры, приемник и прочие шпионские аксессуары были извлечены из их захоронений и водворены на место. КГБ убедилось в виновности Пеньковского, но не торопилось брать его, надеясь, что, оставив его на свободе, сможет обнаружить его сообщников.

Однако преследователи через некоторое время после вторжения в квартиру изменили свое мнение, после того как увидели через потолочный глазок, как Пеньковский из секретного ящичка письменного стола – этого тайника сыщики не обнаружили – достает превосходный советский паспорт со всеми необходимыми официальными отметками. Хуже того: камера показала, что на паспорте есть его фото, но нет фамилии, имени и отчества. Более того, они увидели, как он заполняет эти пустые места, то есть готовится пустить паспорт в дело. После этого у КГБ не было иного выбора, кроме как брать его. Хотя об аресте Западу стало известно 2 ноября, он произошел за неделю, а то и за две до этого.

У властей было полгода, чтобы подготовить Пеньковского и Винна к тем ролям, которые они играли на четырехдневном показательном процессе, состоявшемся в мае 1963 года. Однако Винн не выглядел на суде этакой фигурой раскаяния, как того хотело бы обвинение, несмотря на временами жесткое обращение с собой (можно предполагать, что если бы обращение с Винном было действительно «временами жестким», то и Винн, и прочие дали бы себе право говорить о жестоких пытках. – Примеч. перев.). Тем не менее его дело выглядело весьма простым: честный бизнесмен, ставший жертвой зловредных британских спецслужб и превращенный в орудие их грязной профессии. Если отбросить ярлыки, то такой вердикт недалек от истины. Приговорен был Винн к восьми годам лишения свободы, но через одиннадцать месяцев, 22 апреля 1964 года, был освобожден и обменян на пограничном пункте в Берлине на супершпиона «Гордона Лонсдейла» (Конона Молодого).

Сам Пеньковский, которого вынудили к признаниям путем жестоких пыток (оставим это утверждение на совести автора. – Примеч. перев.), представлял собой огромную проблему для постановщиков процесса. Прежде всего, надо было приглушить тот факт, что он – старший офицер ГРУ. Он был представлен как давно уволенный из армейских рядов, как предавший доверие на оказанном ему посту заместителя председателя ГКНТ. Он был представлен как карьерист, стяжатель, разложившийся тип, который от морального разложения перешел к предательству. Появились свидетели, которые видели, как он пил вино из туфелек любовниц, и это была одна из многих отталкивающих привычек, приобретенных им в ночных клубах Лондона и Парижа (для некоторой части избранной публики, присутствовавшей на процессе, эта привычка могла бы показаться скорее восхитительной, чем отталкивающей).

Но самая большая проблема состояла в том, что надо было показать масштабность преступления, чтобы обосновать неизбежный смертный приговор. С другой стороны, это означало бы провал в работе органов безопасности, допустивших нанесение такого ущерба государству. Постановщики суда так и не построили квадрата из этого круга. В какой-то момент Пеньковский был обвинен в передаче тысяч военных, политических и экономических секретов Западу. Но после суда главный обвинитель, генерал-лейтенант А. Г. Горный, выступил с заявлением, смягчающим масштабы ущерба и объем переданной информации. Как всегда, коммунистическая система запуталась в паутине собственной лжи.

Пеньковский совершал героические дела, сам не будучи героем. Он служил, как сказали бы на Западе, благородному делу, но служил без благородства. И все-таки он не был пешкой на шахматной доске разведок. Он сам ступил на избранный им путь и прошел его до конца, пока его не остановила собственная самоуверенность.

Мрачный вестник

22 сентября 1961 года у дверей жилища Фрэнка Фриберга, резидента ЦРУ в Хельсинки, появился без предварительного уведомления подполковник Анатолий Михайлович Голицын. Он под фамилией «Климов» работал в резидентуре КГБ по контрразведывательной линии. Его не без приключений (он был на короткое время вызван в Москву, а потом вернулся под другим именем) перебросили во Франкфурт, а затем в Соединенные Штаты. Американцы приобрели весьма занимательный, неспокойный и в конечном итоге самый вредоносный для них подарок из когда-либо переходивших из рук в руки в шпионской игре Восток – Запад.

В отличие от других своих коллег, просивших убежища на той стороне Атлантики, Голицын не давал показаний перед Конгрессом и не давал интервью до выхода в свет своей книги «Новая ложь вместо старой». Она была опубликована в 1984 году, спустя 23 года после его побега. К навязчивой идее этой книги – то, что Западе считалось значимой победой, на самом деле гигантский дезинформационный трюк КГБ, – мы вернемся позже. Здесь надо лишь заметить, что в этом произведение нет никакой информации о жизни, личности и карьере автора. Не написано о нем и биографических сведений. Представить его как человека мы можем на основании сказанного им своим западным следователям, их мнения о нем и мнений о нем его бывших коллег, также сбежавших на Запад.