Читать книгу "С чистого листа - Дженнифер Нивен"

– Я почти чувствую, что ты сейчас напряженно размышляешь. – Я смотрю на нее. – Ты забыл, что в машине еще и я?

Я так далеко забрел в дебри своих мыслей, что да, почти забыл.

– Извини.

Мы проезжаем указатель «Блумингтон – 15 км». Я чувствую, как душа у меня уходит в пятки и оказывается где-то в районе педали газа.

– А здесь радио есть?

– Радио здесь есть. А ты как думала, женщина? Господи Боже.

Жму на кнопку, и «Ленд Ровер» заливает музыка, забивающая все пространство между нами. Я пытаюсь сосредоточиться на словах, на мелодии, но тут Либби начинает крутить ручку настройки и выискивать песни, и мне кажется, что мой мозг распадается на части – части слов, части мелодий, части мгновений, части всего.

Наконец она находит понравившуюся ей песню и просто заводится от нее.

– Диско? Ты что, шутки со мной шутишь?

Я тянусь к приемнику, но она хлопает меня по руке. Я подлезаю под ее руку, но она снова шлепает меня, и дело теперь не в том, чтобы выключить музыку, а в том, чтобы коснуться ее, и руки наши как бы флиртуют. Наконец, она хватает меня за пальцы и сжимает их. И электрический разряд искрит у меня из большого пальца, мизинца и всех остальных. Я закашливаюсь, потому как что вообще происходит? Обращаюсь к машине:

– Извини, что такое с тобой случилось, крошка. Извини, что тебе пришлось это услышать. Извини, что мне пришлось это услышать. Извини, что я все еще это слышу.

– Что?! – кричит Либби. – Я тебя не слышу из-за своего пения и этой классной песни!

Теперь она поет во все горло и танцует. Она отпускает мою руку и объявляет:

– Импровизированный дансинг!

И продолжает петь, но теперь танцует вовсю, словно оказалась на сцене.

– Я люблю любить, но мой милый любит плясать, он хочет плясать, он любит плясать, он должен плясать.

– Какого чер…?

– Когда оркестр начнет зажигать, он вслед за ним захочет ноги в пол вбивать и всю ночь до утра отжигать. Пойдем! Мы кружимся вдвоем и пляшем, пока не упадем…

Это одна из самых банальных из всех слышанных мной песенок, но Либби просто вся в ней. Она ерзает на сиденье, поводя и тряся плечами, двигаясь ко мне и от меня. Она подмигивает и поет еще громче, но певица из нее никакая. Так что я начинаю подпевать вместе с ней, вроде бы как защищаясь.

И вот уже мы танцуем синхронно – головы направо, головы налево, плечи вперед, плечи назад. Мы выкрикиваем слова, и я колочу руками по рулю, а она размахивает руками, и играет лучшая из всех слышанных мной песен, и я улыбаюсь ей.

А она улыбается мне.

И это момент счастья.

Неуловимое мгновение.

Она произносит:

– Следи за дорогой, Казанова.

Но говорит это таким мягким голосом, которого я еще не слышал.

– Просто запомни: что бы мы сегодня ни узнали, эти исследования ничего не меняют.

Мне нравится, как Либби говорит «мы», словно она со мной заодно.

– Ты по-прежнему Джек Масселин. Все тот же смутьян. Все тот же ты.

Либби

Я разделяю мгновение счастья с Джеком Масселином. Если бы меня спросили пару недель или даже пару дней назад, могу ли я представить себе нечто подобное, я бы хохотала до икоты. Однако в этом и соль жизни вне дома: никогда не знаешь, что может случиться.

По-моему, он чувствует то же самое, но я не уверена.

Хорошо бы он чувствовал то же самое.

Лучше бы мне не сидеть здесь одной, совершенной одной, и ощущать мгновение счастья по отношению к нему в противоположность вместе с ним.

Я веду себя типа ла-ла-ла, ничего такого, поехали в Блумингтон, проверим, действительно ли ты не умеешь различать лица. Но в груди у меня сердце давит и отпускает, оно прыгает и трепыхается, словно вот-вот вырвется наружу и закружится по салону машины. Я приклеиваю на лицо дежурную улыбку, смотрю в окно и думаю: «О сердце, ты – предатель».

Джек

В лаборатории царит деловитая суета. Ассистент проводит нас к доктору Амбер Клайн (светло-каштановые волосы, широкие скулы, очки). Она одета во все черное, рукава закатаны выше локтей, на голове – высокая строгая прическа. Ей, наверное, лет около сорока. В лаборатории все тоже черное – полы, стены, потолки. Зал разделен на кабинки занавесками – черными, разумеется, – и создается впечатление, что мы оказались в декорациях для съемок музыкального видеоклипа. Либби – в лиловом, а я – в зеленом, и мы выделяемся на общем фоне, словно маяки.

Доктор Клайн указывает нам на стулья за одной из черных занавесок, так что мы оказываемся как бы в маленькой комнатке. Она загружает свой ноутбук и спрашивает:

– Я так понимаю, что вам нужно вернуться домой к вечеру?

На руке у нее современные часы, и она бросает на них взгляд: 09.54 утра.

– Ну, у нас что-то вроде комендантского часа.

Я улыбаюсь Либби, и она улыбается мне в ответ. Бант так и остался у нее в волосах над левым ухом, однако ее улыбка напоминает мне, как мама улыбалась во время папиных сеансов химиотерапии. Словно она твердо решилась пойти на все ради его/меня, хотя и знает, насколько все это на самом деле безнадежно.

– Я проведу с тобой серию тестов.

Доктор Клайн садится и начинает что-то выстукивать на клавиатуре.

Либби говорит мне:

– Вообще-то я собиралась подождать на улице. Я тут закусочную рядом видела. Просто скинь мне эсэмэску, когда закончишь.

Она берет мой телефон и забивает туда свой номер. Когда она мне его возвращает, я вдруг ощущаю дикую панику.

Из-за плеча я слышу ее нерешительный голос:

– Разве что… в том смысле, что я могла бы остаться…

Но мне ясно, что оставаться ей не хочется, и ловлю себя на мысли, что, может быть, вся эта обстановка с врачом и мозгами действует ей на нервы.

– Да нет, все в порядке.

Я смотрю, как она уходит, потряхивая распущенными волосами.

Доктор Клайн спрашивает:

– У вас в семье кто-нибудь страдает прозопагнозией?

– Не уверен. А почему вы спрашиваете?

– Это расстройство часто является наследственным, но существуют три вида прозопагнозии: приобретенная, эволюционная и врожденная. Она также может являться симптомом других расстройств, например аутизма. Ты когда-нибудь сильно падал? Были в детстве заболевания мозга?

– Я упал с крыши, когда мне было шесть лет.

– Головой ударялся?

– А может что-то вроде этого стать причиной неумения распознавать лица?