Читать книгу "Я свидетельствую перед миром. История подпольного государства - Ян Карский"

— Что бы я ни думал, — сказал он, — Сопротивление должно рассчитывать на длительную войну и действовать, исходя из этого. Непременно передайте всем мои слова, поручик. Не следует питать иллюзий.

Много говорил он и о том, каким видит будущее Польши:

— Для Польши это не только война за независимость. Просто вернуться к тому, что было до 1 сентября 1939 года, мало. Мы не можем механически воспроизвести прошлое, которое в известной мере повинно в катастрофе. Учитывайте это там, в Варшаве. Нужно помнить, что мы боремся не только за независимость Польши, но и за новое, демократическое государство европейского образца, которое гарантирует всем своим гражданам политические свободы и социальный прогресс. К несчастью, наши бывшие правители считали, что Польша должна развиваться не в демократическом духе, а в условиях режима сильной руки. Хотя это противоречит нашим национальным традициям и европейским нормам. Это не должно повториться, и тех, кто ответственен за такую политику в прошлом, нельзя вновь допускать к власти. Надо, чтобы послевоенная Польша была отстроена объединенными усилиями политических партий, профсоюзов и граждан, — отстроена всеми, у кого есть опыт и добрая воля, а не какой-то привилегированной кастой. Я знаю, что многие соотечественники пока не понимают смысла того, о чем я говорю. Но вы и ваши друзья, молодое поколение, поймете меня. На вас я и рассчитываю. Сначала разделаемся с немцами, а потом возьмемся за тяжкий труд преобразования страны.

Под конец он предложил встретиться еще раз в Анже, в одном из отелей. Там я изложил ему мнение руководителей Сопротивления о необходимости создать объединенную организацию и о том, какова должна быть ее структура. Сикорский почти во всем был согласен с Борецким. Это движение, сказал он, не должно ограничиваться сопротивлением оккупантам, оно должно стать государством особого рода. Надо во что бы то ни стало восстановить все государственные органы. Подпольная армия должна быть частью государственного механизма, а не совокупностью отдельных групп, объединенных одной-единственной целью борьбы с врагом. Я вспомнил насупленный вид руководителя львовского военного подполья и полностью согласился.

— Армия, — продолжал генерал Сикорский, — ни в коем случае не должна вмешиваться в политическую жизнь. Это должна быть народная армия, призванная служить народу, а не управлять им.

Я задал ему один из самых болезненных вопросов, стоявших перед Сопротивлением:

— Как широко должен распространяться принцип отказа от сотрудничества с оккупантами? В некоторых ситуациях бывает полезно внедриться в немецкие организации. Но остается моральный аспект.

Ответ Сикорского был очень мудрым.

— Здесь, в Париже, полякам очень хорошо живется, — сказал он. — Мы едим досыта, спим в тепле, и лично нам ничто не угрожает. Поэтому мы не имеем права диктовать тем, кто страдает и голодает в Польше, как им себя вести. С моей стороны было бы безнравственно навязывать им свою волю. У польского правительства во Франции одна задача — отстаивать интересы Польши за границей. Если бы кто-то спросил мое мнение, я сказал бы, что, с международной точки зрения, любое сотрудничество с оккупантами идет нам во вред. Но пусть люди поступают так, как считают необходимым. Мы не можем отсюда командовать соотечественниками. У нас общая цель — бороться с немцами. Пусть вспомнят о нашей истории и традициях! Скажите им: мы здесь уверены, что они выберут правильный путь[69].

В заключение Сикорский еще раз подчеркнул, что задача Сопротивления и правительства во время этой войны — не только восстановить, но и преобразовать, изменить к лучшему польское государство.

На другой день я случайно встретился с Котом в «Кафе де ла Пэ». Должно быть, оно ему нравилось, а Кот был человеком привычки. В Кракове он с таким же постоянством посещал одно кафе, которое студенты прозвали «Кафе Кота». Кот тоже полностью одобрил предложения, которые я привез. Он был уверен, что оккупация кончится не скоро, а потому надо готовиться к длительной борьбе. Он посоветовал мне связаться с генералом Соснковским, главой подпольной армии[70].

Я позвонил адъютанту генерала, который устроил нам встречу в скромном бистро. Соснковский — типичный военный, лет шестидесяти пяти, высокий, крупный, с пронзительными голубыми глазами и густыми бровями. Он возглавлял штаб Пилсудского, когда тот перед Первой мировой организовывал подпольное сопротивление угнетателям. Конспиративная закваска осталась в нем навсегда.

Немудрено поэтому, что для начала он отчитал меня за то, что я вот так, в открытую, позвонил его адъютанту. Разве мне неизвестно, что телефон прослушивается? Я не ответил. Он спросил, что происходит в Польше, но никак не выразил своего отношения к социальным и политическим проблемам. Его дело, как он сам сказал, — это армия. Соснковский тоже считал, что Польша оккупирована надолго и очень важно, чтобы польский народ понимал: эта война отличается от других, а когда она кончится, все изменится.

Я пробыл в Париже полтора месяца и почти все время был занят составлением отчетов, которые должен был увезти с собой. А в редкие свободные часы гулял по городу с Ежи Юром. Перед отъездом я в последний раз беседовал с Котом, и он назвал имена всех влиятельных людей из Сопротивления, с которыми мне следовало встретиться. Мы расстались друзьями, а напоследок Кот сказал:

— По всем правилам, я должен бы взять с вас клятву, что вы нас не предадите. Но если бы вы были низким предателем, то и клятву нарушили бы без зазрения совести. Так что давайте просто пожмем друг другу руки. Удачи вам, Карский!