Читать книгу "Сегодня – позавчера. Испытание огнем - Виталий Храмов"

Проснулся от шума. Стал шарить в поисках оружия.

– Давай, браток, тяни! Чуть осталось!

Свои. А что они шумят? Страх потеряли?

– Командир, – надо мной склонилось лицо.

– Прохор?

– Как себя чувствуешь?

– Живой.

– Ты прости, Виктор Иванович, не хватило мне сил тебя полностью залечить. Я всем только пули и осколки извлёк и кровь остановил. Больше не смог.

– Перестань, Прохор. Мы и так тебе жизнью обязаны. Что там происходит?

– Там наши. Утром нашли нас. Откапывают.

– А фрицы?

– Фрицы? Немцы, что ли? Ушли. Сами ушли.

– Странно.

– Я тут за ночь силёнок накопил. Давай, Виктор Иванович, на ноги тебя поднимать буду.

– Может, лучше тяжёлым поможешь?

– Им уже не нужна моя помощь. Один без ноги, другой располосован, но восстановится. В госпиталь они хотят. Кровью искупили. Ты тоже в госпиталь хочешь?

– Нет! Навалялся я по госпиталям! Давай! Только ты опять не истощайся.

– Хорошо. Сейчас перевязочку сделаем. Я полностью никому не залечивал. Всем кровью надо искупить. Одного меня пуля не берёт.

Где-то через час я выполз наружу. Солнечный свет ослепил. Прохор отвёл меня, едва ковыляющего, с болтающейся правой рукой, к горе кирпичных обломков, где на расстеленном брезенте сидели все выжившие, отказавшиеся от медсанбата: Кот, Иван, Брасень, Федя. Двоих отправили в тыл.

– Шестеро, – прохрипел я. – Из двух сотен.

– Восемь, – поправил меня Кот.

– Если бы не Прохор – никого, – тихо прошептал Федя.

Все грозно посмотрели на него.

– Знаю, знаю! – махнул он рукой, охнул, схватился за бок. – Будет сын, Прохором назову.

– А дочь?

– Не знаю. Мне кажется, после войны будут одни пацаны рождаться.

– Федь, а у тебя жена есть?

– Нет. Даже невесты теперь нет. Мы вместе в кружок радиолюбителей ходили. Я тут, а её немцы повесили.

– Как так?

– Она к партизанам с парашюта прыгнула. С рацией. Не одна, конечно. Много их было. Только немцы их нашли раньше партизан.

– Ты не переживай, Федя. После войны мужиков будет столько, что бабы сами в штаны лезть будут. Найдёшь себе другую.

– Такой больше нет.

– Другая будет.

– Брасень, отстань от человека. Сам-то любил когда?

– Любил, – зло сказал он.

– И что?

– Она меня мусорам и сдала.

– Да, не повезло. Не ту полюбил.

– Больше я такой ошибки не совершу. Любить кого-то – опасно.

– Это точно. Только вот зарекалась коза в огород ходить, – сказал с усмешкой Кот.

– А ты, краснопёрый, вообще заткнись!

– Браты, – прохрипел я, – оглянитесь.

Они стали озираться.

– В двух боях рота потеряла больше трёх сотен человек. Выжили только мы. В бою вы друг друга прикрывали, себя не жалея, а сейчас собачитесь. Не кажется вам, что всё, чем мы жили до этого, настолько мелко и ничтожно, презренно, что не стоит возвращаться туда?

Молчат, потупив взор.

– Пламя боя выжигает из человека всё лишнее, наносное, всю грязь и гниль. Не чувствуете разве, что вы стали другими? Чище, возвышеннее. Зачем опять в дерьмо ныряете?

А теперь глаза повытаращивали.

– Я понимаю, говно хоть и вонючее, но привычное и тёплое, а к вони привыкаешь и не чуешь. А вот на вершине горы – холодно, ветра дуют, неуютно. Хотя и чистота кристальная, и воздух опьяняюще свежий.

– Ты всегда так? – буркнул Брасень.

– Как?

– Скажешь красиво и умно, а я ощущаю себя помоями облитым.

– Это свежий ветер с вершины сдул вонь, и ты её обратно почувствовал. Не переживай, обратно принюхаешься, – опять усмехнулся Кот.

– А тебе не кажется, что ты слишком умный для простого надсмотрщика?

Брасень поражал своей проницательностью и меня, и Кота.

Разговор надолго прервался. Молча смотрели на проходящие прямоугольники рот. Подъехала кухня, повар запричитал, что наготовил на целую роту, за что молча получил в ухо от Брасеня.

– За что? Я-то что?

– Сдашь всё под отчёт! Попробуй хоть грамм украсть – сам застрелишься!

– Да вы что, ребята, вы что?

– Почему тебя здесь с нами не было?

А вот тут повару ответить нечего. Прячет глаза.

– Ты что спрятался-то? Ладно, давай наваливай погуще да пожирнее. И рассказывай новости. Что это немец драпать надумал? Раньше за ним такого не замечали.

– А вы не знаете? А, ну да, откуда… Ещё позавчера наши войска Тульского и Калининского фронтов перешли в наступление. Да так удачно, что немец может в окружении оказаться. Вот они и драпанули.

– Ура! – заорали все шестеро, но тут же заохали.

Так вот чего выжидал комдив, для чего суточный отдых дивизии устроил, перегруппировывался. Всё верно, лучше преследовать отходящего врага отдохнувшим, чем пытаться его выбить с укреплённых позиций. А моя рота изображала активность дивизии. Ай, молодца! Даже обидеться на него не могу.

Мимо нас проехали три грузовика с прицепленными 76-мм орудиями. Ф-22, если не ошибаюсь.

– Ф-22 УСВ, – подтвердил Федя, – отличное орудие.

– Если пушки пошли, значит, переправу наладили.

– Так давно уже, – кивнул повар, – меня первым и пропустили.

– Ха! А повар наш тоже штрафник-смертник! Его тоже первым пустили в расход, надёжность переправы проверять, – рассмеялся Кот.

Только сейчас до повара дошло, какой он опасности себя подверг. Побледнел. Не поздновато ли ты обделаться решил?

– Смотри, это что за чудо?

От переправы к нам ехали две легковые «эмки», побеленные разводами извести.

– Рота, стройся! – скомандовал я. – Начальство к нам пожаловало.

Мы выстроились в короткую шеренгу. Не по росту. Самым правым пристроился повар, я оказался самым левым. И справедливо. Я и так самый левый среди всех в этом времени. В любом времени. Да, так точнее.

Из первой машины выбрался полковник. Комдив. Он стремительно подошёл к нам, молча обнял и расцеловал каждого, даже повара. Отошёл на пару шагов, хотел толкнуть речугу, но голос его сорвался, он смахнул с головы шапку и поклонился нам в пояс. У меня в глазах защипало. Охренеть! Ну, и как на него обижаться?

Полковник выпрямился. Глаза его покраснели и блеснули слёзы: