Читать книгу "Мой милый Фантомас (сборник) - Виктор Брусницин"

Мари с подругой жила на даче Тащилина в Жуковке — он давно перебрался в Москву. Состав, таким образом, сложился преимущественно женский: прибыли еще Соловьев с Надей. Прогуливались по крепкому сосновому бору, вкусно хрупал свежий снег; с компанией таскалась кургузая собачка Марианны Тащилиной Трезор, француженка наклонилась, чтоб благорасположенно тронуть, кобель притеснил к земле голову и глубоко моргнул, виновато мелькнув на хозяйку взглядом.

С Марианной еще с первого посещения России Мари гибельно задружила, минуты не могли содержаться порознь. Вот и теперь Марианна прислонилась, держа подругу под руку, сваливалась порой с неширокой тропки в снег. Вообще говоря, и Надя — первый раз Мари приехала в Екатеринбург — была влюблена, только и слышалось, Мари то, Мари се. Соловьева, понятная вещ, раздражало. Впрочем, в свои пятьдесят с хорошим он определенно сложился записным неудачником: до капитализма работал начальником отдела кадров на большом заводе, дальше предприятие раздербанили, хватал работы там сям, в торговлю не совался принципиально, дошел до сторожа, безобразная ломка хоть и отторгнувших, но невольно оставшихся родными правоохранительных органов, вообще крушение устоев корежили психологические основания капитально — пространства негативу доставало.

Держался теперь рядом с Николь. А и верно, дышалось прочно.

Пройдемся по обликам. Мари и на секунду не постарела, разве движения стали уверенней, суше. Ну — Марианну-то мы не видели тридцать с гаком, так что да, возраст свое взял. Одета в короткую меховую куртку, игриво повязанный цветастый платок на голове, свободные брюки — моложаво, эклектично, в общем на французский лад. Надежда Ильинична — станем привыкать, директор серьезной музыкальной школы все-таки — пополнела куда с добром. Этакая провинциальная матрона.

— Взгляните, белка!

Трезор чихнул и, неловко ныряя в рыхлую целину, заскакал к высоченной ели. Улюлюкали, наслаждались нечаянным приключением.

А вот Андрей Павлович зверьком пренебрег. Однако сами судите, когда его турнули из органов — такое в начале восьмидесятых произошло, Андрей страдал запоями, однажды до полусмерти поколотил некоего высокомерного кооператора, а ушедший в мир иной Ушаков заступничество унес с собой — стали осуществляться вещи столь несуразные, что и помутиться-то вполне резонно. Ну например. Однажды ночью приснилось, идет себе по городу, любуясь архитектурными ансамблями, вдруг обнаруживает, что в голове дыра, при ходьбе свистит ветер, а кепка отчего-то стала мала, жмет и приходится держать в руках. Все бы ничего, да высвистывается в дыру, словно духовым инструментом, та самая мелодическая гадость и нет избавления. Как вам? Тут не до зверьков.

За прошедшие три десятка годков вещи случились пренепростые. Особенно загрузил Тащилин. Все вроде было хорошо, дружили, выпивали, старались не вспоминать чудеса — сам Андрей оставил происки на эту тему, если помните, он некоторое время рыл в неурочное время. Вдруг круто переменился Петр в худшую сторону: стал злым, нервным, непохожим на себя. Андрей почуял — как-то связано с пресловутой историей (год был, пожалуй, восьмидесятый, — точно, Женька в школу пошла, Аленка на Московскую олимпиаду болельщиком как восходящее светило легкой атлетики съездила), и не ошибся. Тащилин исчез, Андрей учинил расследование, но никаких концов. Марианне, что характерно, хоть бы хны, Надюшка ее тем не менее старалась поддерживать всячески. Однажды заявилась к подруге, та ведет себя вон из правил, принялась не по делу бочку катить и в итоге настояла, чтоб посетительница удалилась. Разгадка пришла скоро — Петя объявился. Да лучше бы так не поступал. Теперь он и стал неузнаваемым, молол порой ересь несусветную. Но это на не шибкий взгляд, а Соловьев обнаружил в бреде нечто щекотливое. Через пару лет открылось.

Оказывается, Тащилин вел свое расследование. Разумеется, основанное на материале научном — как вы помните, исследования нашего молодчика и таинственной лаборатории по касательной имели соприкосновение. Впечатлительный Петя — а как не загрузиться после Лощинкинского форс-мажора? — полез во чрево. И что вы думаете, вошел в доверие к тамошним деятелям — местоположение лаборатория сменила и анналы до сих пор хранят относительно диспозиции молчание. Дальше интересней, основные фигуранты ученые, их было двое (существовала еще парочка начальствующих, но административного толка), вскоре вслед появлению Тащилина купно отправились в рай по причине автомобильного недоразумения. Воленс-ноленс он совершил замещение. Войти-то вошел, но не успел полностью овладеть материалом, документация была до такой степени латентной, что никто не сумел ее обнаружить. И была ли она? То есть Петр имел более-менее представление о том, над чем и как работали, но о результатах исследований только догадывался. Словом, имелась потребность в оставшемся в живых Герасиме дубль. Да-да, так и есть, в Лощинках содержался брат, или кто там он ему, пастуха Герасима, и в нем ученые ковырялись. Все верно, он сбежал из лаборатории в тот кровавый период шестьдесят седьмого года. И кто именно сгорел, что происходило дальше, — какую совокупность Герасим Х из себя представлял как свидетель медицинской или какой там еще обработки, знал только мрак. Для Тащилина голубчик понадобился кровь из носа: последняя надежда — на лицо состоялась отчетливая нужда в Соловьеве. В общем, по мнению Андрея Павловича Тащилин заразился ничуть не впечатлительным способом, а претерпел физически, нахлебавшись неизвестных миру и коварных, естественно, веществ.

Понятно, что никто как Андрей для миссии обнаружения Герасима не подходил, тем более что требовалась абсолютная конфиденциальность. Тот, сомневаться не стоит, дал согласие на розыскные мероприятия. Однако существует штришок. Старший лейтенант как раз не испытал особого восторга от предложения, и причиной явился сам Тащилин. С ним воистину что-то произошло — стал несдержанным, порой грубым, неуправляемым; от него исходила животная сила, кожей чувствовалось, что он не остановится ни перед чем. Это подавляло крайне, и самое дикое — подобные эманации распространялись не только на Андрея. Удивительно происходило с женщинами, почти поголовно они сперва реагировали:

— Вы мне не нравитесь.

— Чудесно, — умеренно откликался Петр, — есть где пожить. Мы в конце концов не животные, чтоб запахами сходиться.

Далее они им буквально околдовывались. (Сразу влипла, если помните, единственно Мари.) Словом, Герасим не отыскивался и Андрей Павлович имел по этому поводу еще какие, скажем так, нарекания.

Сказать есть, с Леже Соловьев еще в те годы познакомится, ибо Тащилина вывели на него. Взаимоотношения русских с французами на научной почве для Андрея так и останутся загадкой, а вот в том, что у французских служб существует неподдельный интерес к Фантомасу — тот совсем не миф, а гипертрофированный шарж ли, проекция ли, словом, метафора некоего имеющего историческое место явления — его убедили. Более того, сам Леже объяснит, что первая выдумка в когда-то имевшей хождение серии романов — это имя (жестокость мошенника или группы лиц, их или его безнаказанность и есть залог того, что в мире существует прочное мнение о сугубо литературном персонаже). На самом деле существовал (ла — ло?)… Адити. Так вот, в индийском пантеоне богов Адити — корова-бык, мать и отец богов. Отсюда, между прочим, и начнут рыть французы (следом и Андрей ударится в изыскания с привлечением мифологических и библейских источников — по Минойской цивилизации пройдется, культ быка, Минотавром потешится. Между прочим, в разработке Машу Бокову обозначит Пасифаей).