Читать книгу "Дорогие мои - Лион Измайлов"

– Петр, я так понимаю, Иванович.

И тут я просто покатился со смеху. Вельяминов не обиделся, очень, кстати, симпатичный человек, а посмеялся вместе с нами.

Он, Михаил Маньевич, надо сказать, не всегда добродушный и приветливый. Чаще всего его коротит, и он искрит. Однажды мы встретились за кулисами зала Дома литераторов. Я, увидев его, обрадовался, расплылся в улыбке. Он зло сказал:

– Что ты всегда такой радостный, вокруг такое происходит, а ты всегда радостный.

Однажды я купил билет и тихо пришел на Мишин концерт в зале «Октябрь». Кто-то Жванецкому сообщил, что я в зале, и он меня со сцены поприветствовал. Мне зааплодировали, и после концерта я, естественно, пришел за кулисы. Мне очень понравилась программа, и я об этом честно сказал Мише. Там было много новых номеров, и я их очень расхваливал.

Миша сказал:

– Надо же, я бы так не смог кого-то хвалить. Ты лучше меня.

Я сказал:

– А что, до этого были какие-то сомнения?

Он засмеялся. А мог и обидеться. На этот раз он был в хорошем настроении.

Во времена «Клуба «12 стульев» он очень хвалил мои рассказы, опубликованные в газете.

– Леонидик, – говорил он, – у меня есть друг, ты ему больше нравишься, чем я. Он так любит твои рассказы! А вот то, что ты на эстраду пишешь…

Да, на эстраде, я думаю, ему вряд ли нравится что-либо. Вообще-то имеет право. Он настолько лучше всех пишет свои монологи, что остальное кажется ему шитым белыми нитками. А то, что публикуется в газете, – то другое, это лежит в другой плоскости, и он может это хвалить.

1 апреля 2003 года мы выступали на «Юморине» в Одессе. Было два концерта, и оба раза я слушал Жванецкого из зала. И снова я получил истинное удовольствие.

Он жутко нервничает до выхода на сцену. Перед выступлением к нему лучше не подходить. Казалось бы, обречен на успех в своем родном городе, где его обожают, и все равно его трясет.

Но выходит на сцену, и такая энергия от него идет, и так он здорово читает! Я потом ещё пару месяцев повторял про себя голосом Жванецкого: «Это Баба-яга?»

Однако видел я и неудачные выступления Михаила Маньевича. В Кремлевском дворце на гастролях «Юморины». Я думаю, что ему в этом дворце, да ещё и среди 20 юмористов, выступать просто противопоказано. У него уровень интеллигентности выше уровня всех этих юмористов, а зал в шесть тысяч человек – это всегда толпа с усредненным интеллектом. Обычные юмористы как раз и работают на эту усредненную публику. А Миша всегда попадает выше.

У Бальзака есть такое наблюдение: герой ухаживал за какой-то графиней, и у него ничего не получилось. Тогда он сказал: «Я слишком высоко ставил сети. Она летала ниже». Вот и со Жванецким в Кремлевском дворце получилась та же история.

Я понимаю, что если объявить сольный концерт Жванецкого в Кремле, то люди придут конкретно на него. Шесть тысяч твоих зрителей – это совсем другое дело, чем на «Юморине», когда идут «на всех».

Однажды на каком-то дне рождения Жванецкий рассказал:

«Прихожу ночью домой. Жена спит. Не стал включать свет. Лег в постель. Она спросонья говорит: «Миша, это ты?»

Ну, до чего же здорово! И ещё один пример остроумия Жванецкого.

В течение нескольких лет Г. Хазанов повсюду говорил о том, что наш жанр умер. На банкете после концерта лауреатов эстрадного конкурса, где появились такие артисты юмористического цеха, как М. Галкин, Ю. Гальцев, Е. Воробей, С. Дроботенко, Г. Ветров, Верка Сердючка, Миша произносил тост и сказал: «Некоторые говорят, что наш жанр умер. Это, как вы все сегодня видели, не совсем так. Если в цирке один акробат упал и разбился, это не значит, что надо цирк закрывать».

И лучше не скажешь.

А ещё Михаил Маньевич когда-то сочинил анекдот. Я знаю всех лучших юмористов страны, и только двое из них могли похвастаться тем, что сочинили по анекдоту. Один из них А. Хайт, а второй – Михаил Жванецкий.

Анекдот такой.

В здании секретного завода раздается звонок.

– Это секретный завод?

Трубка падает на стол. Секретный завод переезжает в безлюдную пустыню.

Снова звонок:

– Это секретный завод?

Трубка падает, секретный завод переезжает на Крайний Север.

Снова звонок:

– Але, это секретный завод?

– Что вам нужно?

– Позовите, пожалуйста, Надю из столовой.

Трубка падает.

И лучше не придумаешь.

Но кто же тогда придумал все остальные анекдоты?

Ольга Яковлева

Мы с Хазановым в далеком 79-м году пошли в театр на Малой Бронной.

Шел премьерный спектакль Анатолия Эфроса «Месяц в деревне», пьеса Тургенева.

Ничего лучше до этого я в театре не видел. Впоследствии я ещё много раз ходил на этот спектакль, а иногда приезжал, чтобы только посмотреть финал спектакля. Там Ольга Яковлева, вернее, героиня её, стоит в беседке с бумажным змеем, оставшимся от её возлюбленного. Звучит замечательная музыка. Выходят рабочие и начинают разбирать беседку. Яковлева отходит и стоит, прислонившись к стене на краю сцены. Рабочие разобрали беседку. Один из них подходит к Яковлевой и забирает у неё бумажного змея. Половина зала при этом плачет.

Я потом спросил у Яковлевой, как Эфрос додумался до такого финала. Ольга Михайловна ответила, что это навеяно фильмами Феллини. Фелинни был любимым режиссером Эфроса.

В этом же спектакле в то время играли Броневой и Петренко. В одном из эпизодов у них было всего две фразы. Петренко говорил Броневому:

– Вы меня там представьте, а дальше я уже сам.

Броневой отвечал:

– Да вы уж не беспокойтесь, обязательно представлю. Непременно.

И все.

Два замечательных актера играли эти две реплики минут пятнадцать. Эпизод превратился в клоунаду. Зал умирал от смеха. Мы с Хазановым просто плакали. Слезы катились градом.

Хуже всех в этой пьесе играл Михаил Козаков. В антракте, чтобы Хазанову не светиться в фойе, мы пошли за кулисы.

Хазанов сказал:

– Лишь бы не встретить Козакова, а то придется врать.

Первый, кого мы встретили за кулисами, был Козаков с вопросом:

– Ну как я? – Пришлось врать.

Но что интересно, ведь я потом смотрел спектакль на протяжении трех лет, и Козаков играл все лучше и лучше.

Мне Гафт рассказывал, что это свойство Козакова. Он, зачастую начав хуже всех, впоследствии играет лучше других.

Когда мы уже уходили, на лестнице встретили Ольгу Яковлеву. Она шла совершенно отрешенная. Увидев её, я показал ей большой палец. Она кивнула и пошла дальше. Хазанов тут же устроил мне выволочку: