Читать книгу "Алина - Сергей и Дина Волсини"

– Какой ребенок? – она посмотрела с укором, словно я некстати завел речь о чем-то, не имеющим отношения к ее срочной и очень важной просьбе.

Бог мой, так она ничего не знает! Вдруг до меня дошло, что она не знает ни о ребенке, который вот-вот родится, ни, наверное, о деньгах, которые испанец уже пустил по ветру. Выходит, все это время она жила надеждой и потому терпеливо сносила и Мишаню с его выходками, и Алину с ее ребячливой недогадливостью, и меня, чужого, появившегося так не вовремя и чуть не спутавшего ей все карты – терпела ради любви, ради своего последнего шанса изменить жизнь. Так вот зачем она устроила вчера этот спектакль! Соблазнила меня, чтобы привязать к себе, переманить на свою сторону, а если не выйдет, то шантажом заставить действовать в своих интересах. В эту минуту мне с необыкновенной ясностью открылась вся картина этих нескольких дней, и я увидел ее, плетущую паутину интриг за спиной у всех нас и не осознающую того, что сама давно уже попалась в чужие сети.

Будь я, как обычно, здоров и уверен в себе, я не стал бы ничего говорить, во всяком случае, сгоряча, и если уж решился бы вмешаться и раскрыть ей глаза на правду, то непременно обдумал бы все, прежде чем начинать разговор, ведь было очевидно, какое горькое разочарование ждет эту несчастную женщину, доверившуюся обещаниям черноглазого испанца; она поставила на кон все, что имела в жизни, и находилась в шаге от того, чтобы все потерять. Но я был сломлен и был отчаянно зол на нее и на весь мир, и поэтому не удержался от того, чтобы не нанести ответный удар и не сказать с беспощадной прямотой:

– Вы что, не в курсе? У него вообще-то жена есть. Она сейчас на шестом месяце.

Я ожидал, что она будет поражена настолько, что, по крайней мере, лишится чувств. Но она посмотрела на меня вдумчивым и проницательным взглядом, на губах ее заиграла улыбка, и она произнесла:

– Это вам Миша сказал? Не верьте ему. Вы же не думаете, что я настолько глупа…

Она умолкла: с разных сторон к нам одновременно шли Алина и Мишаня.

Дома мне снова стало нехорошо, голова разразилась очередной волной боли, меня колотил озноб, вероятно, резко поднялась температура. Выпить жаропонижающее я не мог из-за желудка, который не принимал ничего, даже лекарств, так что я просто накрылся одеялом и стонал, не в силах ни спать, ни бодрствовать. Я твердо вознамерился дотянуть до завтрашнего утра и уже в Барселоне подумать о том, что произошло и как мне быть с Алиной, а до тех пор решил вести себя, как будто ничего не случилось. Мне оставалось только молиться, чтобы Лия не надумала рассказать все Алине или, чего доброго, Мишане прямо сейчас, до того как мы уедем отсюда.

Алина, видя мои страдания, бросилась на помощь, позабыв на время о своих обидах. Она бегала вокруг меня, предлагая то одно, то другое, но как бы она ни старалась, толку не было, облегчить мое состояние она не могла. От отчаяния она села на кровать и расплакалась. Я протянул к ней руку, не открывая глаз, она схватила ее и стала целовать, обжигая мне пальцы слезами. Ее расстраивало мое самочувствие, она, бедняжка, и не догадывалась о том, что происходило за ее спиной, и я подумал – стала бы она лить надо мной слезы, знай она, что прошлую ночь ее сестра провела со мной? Я больше не мог удерживать себя от этих мыслей, они хлынули на меня потоком, и передо мной замелькали сцены одна страшнее другой: вот Алина узнает о вчерашней ночи, вот смотрит на меня своими чудесными глазами, полными ужаса, и спрашивает «это правда?», вот она отворачивается и уходит, не желая слушать моих объяснений, вот я остаюсь один и понимаю, что отныне я должен строить свою жизнь без нее, никогда больше я не увижу ее глаз и не проснусь рядом с ней, все кончено… Тут я и сам едва не пустил слезу – от этих раздирающих душу мыслей и от болезненной ломоты, обессилевшей меня окончательно.

Меня снедала вина перед Алиной, и глупость вчерашней ночи только усиливала ее, зачем, ради чего я это сделал? Мне никогда не нравилась Лия, больше того, теперь я испытывал к ней отвращение: только что она была с Мишаней, вчера вдруг со мной, а до того со своим испанцем, в любви к которому убеждала меня весь вечер; я злился, думая о ней, но еще сильнее я ненавидел себя. Как я мог пойти у нее на поводу? Как мог так расслабиться, потерять бдительность? Почему не додумался сразу о том, что она замышляет что-то? Зачем, черт возьми, я вообще отправился вчера за ней?

Алина прижалась ко мне и стала гладить меня по щеке, утешая. Сердце у меня разрывалось на части. Ни за что на свете я не хотел бы причинить вреда Алине. Я любил ее, и своими руками разрушал свою любовь. Что теперь делать? Молчать и жить, зная, что Лия в любой момент может ударить ножом в спину? Признаться во всем самому и тем самым погубить в Алине все, что я сам в ней так любил, ее сердечность, доброту, еще не поврежденную жизненным опытом веру в людей?

Я застонал и сквозь боль повернулся к Алине, уткнулся в ее грудь, в ее мягкие плечи и растрепанные косы и стал просить у нее прощения, признаваться в любви.

– Я знаю, знаю, – отвечала она, поглаживая меня по волосам. Мои излияния, вероятно, казались ей следствием высокой температуры. – Завтра мы уедем отсюда, и все будет хорошо. Хочешь, остановимся в отеле, как ты хотел, хочешь? Вот и хорошо. Мы будем гулять на солнышке, дышать морским воздухом, и ты быстро поправишься, да? Все будет хорошо, вот увидишь.

Она все-таки сумела помочь мне. Боль чуть поутихла, я понемногу согрелся в ее ласковых объятиях, и на мгновенье во мне возникла слабая надежда, а вдруг все действительно будет хорошо – завтра мы с ней окажемся в солнечной Барселоне, и все как-нибудь наладится?

Мы оба задремали, как вдруг в ночи послышались голоса и хлопанье дверей. Женский голос истерически взвизгнул, мужской загромыхал в ответ и посыпал ругательствами. Мишаня и Лия громко ссорились. Алина вскочила и бросилась к окну.

– Оставь их, – попросил я, зная, что ей обязательно захочется вмешаться.

– Она на улице… – прошептала Алина. – Куда она пойдет? Он что, так ее отпустит?

– Я прошу тебя, пусть на этот раз они разбираются сами.

Я умоляюще протянул к ней руки. Она вернулась в кровать и провела рукой по моей щеке.

– Ты весь горишь. Может, еще раз попробуешь выпить таблетки?

– Не уходи, – простонал я. – Мне плохо, олененок. Ты мне нужна. Не оставляй меня сейчас. Пожалуйста.

В глазах ее заблестели слезы, она наклонилась ко мне и обняла обеими руками. Прошло немного времени, и на улице снова раздались возгласы. Алина вздрогнула, я прижал ее к себе. Послышался удар, упало что-то тяжелое, потом еще и еще. Алина вырвалась из моих рук и ринулась к окну, ахнула, увидев там что-то, и стала одеваться. Я попытался сказать ей что-то, но она ничего не хотела слышать, ее было уже не остановить.

Не успела она собраться, как в дверь постучали, и я услышал – Лия уже была здесь. Алина кинулась к ней с причитаниями.

Меня охватила бессильная ярость, я хотел встать и пойти к ним и вскинулся с постели, но тут же повалился обратно. Сквозь шум в ушах и черноту перед глазами я слышал голос Алины, воркующий теперь вокруг сестры. Будь как будет, подумал я в отчаянии, больше я не мог ничего сделать и закрыл глаза. Вскоре я, наверное, отключился и какое-то время пролежал в полубреду, меня мучили картины прошедших дней, я все рвался куда-то и не мог пошевелиться. Находясь между сном и явью, я вдруг ощутил, как комнату охватывает пламя. Воздух раскалился, тело защипало, закололо от жара, и нечем было дышать. Это Мишаня решил спалить дом, вдруг осенило меня. А что, хороший способ избавиться от жены и от всех нас. Чего уж проще, облил бензином да поджег. И концов не найдешь. И пожарных не вызовешь, продолжал рассуждать я в полусне. Едкий дым ударил мне в нос, я закашлялся, открыл глаза, увидел огонь и, ничего не соображая, бросился на него с одеялом. Это оказалась свечка, которую зажигала перед сном Алина. Потушив ее, я кинулся к обогревателю, думая, что проблема в нем, отключил его и сел, все еще оглядываясь вокруг. Было непривычно сухо и дымно. Наконец до меня дошло, что в соседней комнате курили.