Читать книгу "Орешек для трёх Золушек - Наталия Миронина"

Теперь самым тяжелым для Звягинцева было ведение финансовой отчетности – гостиница показывала прямые убытки. Мечта окружить территорию красивым сплошным забором рассыпалась прахом. Новой мечтой стало выживание. К этим неприятностям добавились увольнения. Боясь ухудшений, уходили горничные, официанты, которых и так было немного. В один морозный и солнечный декабрьский день о своем увольнении заявил шеф-повар.

– Никита, пойми, не могу больше. Надо деньги зарабатывать. А тут…

– Что тут? – с неподдельным интересом спросил Никита. Сильнее огорчения от этого увольнения был интерес, где же, в каком месте его расчеты дали сбой. Где была ошибка, которая, судя по всему, приведет к краху. Никита надеялся, что шеф-повар подскажет ему ответ. Со стороны же виднее.

– Старик, я даже сам не пойму. Все очень грамотно сделано, но… Людей нет! Понимаешь, у вас тут даже кофе не принято вечером выпить, – повар развел руками, – черт его знает, в чем дело.

– Но в городе, в центре, «точки» работают, – задумчиво произнес Никита.

– Ну да, – согласился повар.

– Значит, все дело в том, что мы на отшибе.

– Нет. Не знаю.

Расстались они друзьями – Никита никогда не держал обиды на прямоту и честность. Вот садовника, который просто сбежал без всякого предупреждения, он не простил. Он не простил трусости – ведь можно было уволиться по-человечески, поговорив, пожав другу другу руки.

В конце концов Никита решил продать вторую машину. Когда-то она была куплена в минуту слабости. Никите казалось, что ему, будущему владельцу гостиницы, пристало ездить не на вечно грязном высоком и крепком «Форде», а летать на низкой мощной «Альфа-Ромео». В самом названии чудилось богатство, положение, достаток и удаль. Он купил машину и за все время сел за руль раза три. «Форд» был привычен и надежен. И к тому же не очень бросался в глаза, что для их мест было важно.

– Выручу деньги, хорошие деньги. И… – сказал сам себе Никита, разглядывая итальянскую красавицу цвета «бордо», – и… и проем их. Просто потрачу! Проем, все сожрет этот купеческий дом, в который никто не хочет заглянуть на огонек. И не будет у меня ни машины, ни гостиницы. Потом надо будет продавать сервис. Да что же это такое!

Никита в сердцах хлопнул калиткой и пошел по улице. Возвращаться домой в расстроенном виде не хотелось. Мать и так очень переживала, правда, старалась не донимать его расспросами, разговорами и сочувствием.

Впрочем, прогулка по городку имела свои недостатки – здесь все были соседями, которые все знают, и охотников посудачить о его трудностях оказалось хоть отбавляй. «Так, поеду-ка я деньги заберу! – решил Никита, возвращаясь к дому. – Заодно и проветрюсь. Может, что-нибудь придумаю! Сумма в шестьдесят тысяч меня не спасет, но выручит хоть на какое-то время!»

Совсем скоро он шел по узкой заснеженной дорожке к кирпичному домику на территории гостиницы. Вяземская, Лопахина и Кнор, склонившись над большим листом бумаги, тоже в это время искали выход из создавшегося положения.

Никита постучался, толкнул дверь и оказался в уютном, обжитом и очень приятном доме. В обстановке почти ничего не поменялось, но добавились детали, которые характеризовали тех, кто здесь жил. Безделушки, гравюры, картина-вышивка. Появилось много книг – они были везде. Никите стало вдруг стыдно – за последнее время он, который всегда читал запоем, причем сложную историческую литературу, не прочел ни строчки. Еще в доме оказалось очень чисто. В сенях, превращенных в нарядную прихожую (и когда эти дамы успели повесить тут яркий светильник?), не было видно обуви, шарфов, шапок. Все пряталось в шкафу.

– А мы вас ждали, только вечером, – появилась Лопахина. На ее носу были большие очки, в руках она держала фломастер.

– Да вот, решил вас навестить, заодно и… – Никита замялся. Эти три женщины были такие интеллигентные, что он каждый раз стеснялся говорить с ними о деньгах. Никита даже злился на себя: «Черт, они – жильцы. Я – хозяин. Что тут такого? А вот по телефону мямлишь: «Простите, я заеду, завтра десятое число…» Но он сам же понимал, что злился зря. Эти женщины были не просто жильцы. Что-то в их поведении имелось такое, что располагало к разговорам, к обсуждению, даже к спорам. Когда Никита сюда приезжал, он вдруг ловил себя на том, что не спешит прощаться. Ему здесь не только приятно и вкусно (к его приходу всегда был испечен какой-нибудь пирог или тортик), но и интересно. Он слушал их истории, вникал в советы, которые могли касаться чего угодно, включая кормление кошек. Ему приносили обязательный конверт – никаких «обнаженных» денег, это происходило деликатно, чтобы никто из присутствующих не почувствовал себя неловко, чтобы в гостиной сохранилась атмосфера почти родственного уюта.

– Я не вовремя? – спохватился Никита.

– Нет, это я сказала, не подумав, – Лопахина рассмеялась, – вы всегда вовремя. Мы очень вам рады. Просто к вечеру будет готов пирог с брусникой. Я тесто недавно только поставила.

– Ну, пирог это хорошо, у вас отличные пироги.

– Торты мне удаются лучше, – Лопахина вздохнула, – проходите, сейчас чай будем пить. У нас есть вкусные конфеты.

Никита прошел в комнату и увидел, что весь большой стол занят бумагами.

– Вы заняты, но я на минуту, – опять он почувствовал потребность извиниться и объясниться.

– Господи, мы ничем таким важным не занимаемся. Сейчас я все уберу, и мы будем пить чай. На улице холодно, поэтому нет ничего лучше имбирно-медового чая.

– Ну, Леля, – возразила Софья Леопольдовна, – это для тебя нет. А Никита, может, предпочитает обычный, черный.

– Я всякий люблю, – махнул рукой Никита. Он как-то никогда не задумывался, какой чай любит. Даже не отказывался от травяного, который иногда заваривала мать. Видимо, голова его была так занята важными вещами, что о сорте чая и не думалось.

– Так мы заварим и черный, и имбирный.

– Пирог не готов, но я сделаю вам гренки. Пальчики оближете. Их можно и солеными есть, и с вареньем, – Лопахина удалилась на кухню, и оттуда послышался грохот. Зинаида Алексеевна была дамой не только крупной, но и шумной.

– Как ваши дела? – Софья Леопольдовна дождалась, пока Вяземская и Лопахина возьмут на себя хозяйственные хлопоты, и приступила к светской беседе. Из всех троих она суетилась меньше всех, предпочитая развлекать гостя умным разговором, шуткой, вниманием к его делам.

Никита был сейчас подходящей жертвой. Он в силу душевного беспокойства не ограничился вежливой фразой, а с минуту помолчав, произнес:

– Ужасно, если честно, ужасно! – произнося это, Никита уже не чувствовал неудобства. Ему требовалось поговорить обо всем, что его волновало. А в городе не было человека, с которым так откровенно и прямо получилось бы обсудить крах собственной мечты и дела. Эти женщины пришлые, они не обросли знакомствами, они не судачат с соседками. Да и соседок у них нет – они живут тут на отшибе, предпочитая компанию друг друга. Никита знал, что иногда женщины ездят в Москву, встречаются с детьми, но большей частью бывают здесь. Он иногда задавался вопросом, почему подруги не работают, откуда у них деньги на жизнь, – он видел паспорта, они еще не пенсионерки. Впрочем, это любопытство было продиктовано своими интересами – ему они оказались удобны как жильцы, сумма, которую подруги платили, выручала его, и совсем не хотелось лишиться такого дохода. «Вот теперь только не хватает, чтобы дамы съехали!» – иногда думал Никита, словно свет клином сошелся как раз на этих шестидесяти тысячах.