Читать книгу "На грани мировой войны. Инцидент «Пуэбло» - Михаил Вознесенский"

«Насколько известно, — пишет историк-востоковед В. Ткаченко, — советское военное командование специальных мер предосторожности или изменений режима боеготовности в войсках и на флоте в связи с инцидентом вокруг «Пуэбло» не предпринимало. Однако в силу того, что флоты СССР и США действовали в те годы в тесном контакте, чтобы не упускать друг друга из виду, какая-то часть советских военных кораблей, вероятно, приблизилась к берегам Кореи».

Точнее не скажешь — именно «приблизилась», и не настолько, чтобы разглядеть в бинокль, что подают на ланч командиру «Энтерпрайз». Не зря контр-адмирал Ховрин докладывал только об американских самолетах над головой. Можно ручаться, что авианосца он не наблюдал, по крайней мере визуально. «Энтерпрайз» находился в двухстах милях южнее Вонсана. Плавучий аэродром должен держать дистанцию самосохранения, остальное сделают его самолеты. Буквально на пушечный выстрел американцы не подпустили бы советский крейсер к авианосной группировке. «Виджеленты» легко блокировали бы и попытку ракетного залпа из-за горизонта, где галсировал наш гордый «Варяг».

Не зря, нет, не зря потом Амелько будет подкладывать на стол министру обороны сделанные воздушной разведкой фотографии авианосца «Китти Хок» в Цусимском проливе — вот, мол, как янки от нас драпали! Надо было «замывать хвосты» любой ценой. Пока не проснулась Москва-матушка. Или грудь в крестах, или голова в кустах.

Амелько понимал, что в столице уже будут умываться и чистить зубы, когда невероятными усилиями ему удастся вытолкать в море эти три десятка субмарин. Сборный отряд дежурных кораблей отдаст швартовы быстрее, но в район подойдет, когда столичный люд уже потянется в метро. Нет, не годится. Не судят только победителей, всех остальных судят и еще как! Нужен результат. И вот поэтому, многократно усиливая риск случайного боевого столкновения, Амелько поднимает полк Ту-16. И эти реактивные бомбовозы пошли над морем на бреющем полете!

«Командующему авиацией флота Александру Николаевичу Томашевскому приказал вылететь полком ракетоносцев Ту-16 и облетать авианосцы с выпущенными из люков ракетами “С-10” на низкой высоте, пролетая над авианосцами, чтобы они видели противокорабельные ракеты с головками самонаведения. 20 самолетов вылетели, впереди — 21-й с А.Н. Томашевским».

Почему же целый полк? Самолет Ту-16К-10 может нести только одну противокорабельную ракету К-1 °C. По советским выкладкам для уничтожения авианосца с кораблями эскорта необходимо истратить не менее 20 ракет с обычными тротиловыми зарядами. Другое дело — со спецбоеприпасом! Тут бы парочки хватило за глаза. Но вскрывать ядерные арсеналы без ведома и согласия всесильного 12-го главка Минобороны не мог даже командующий флотом.

Американцы, конечно, струхнули: это кто еще налетел целой армадой? Не китайцы ли, которые по советской лицензии успели наделать производство туполевских реактивных бомбардировщиков в Харбине? Нет уж, одного Вьетнама довольно, война сразу с тремя азиатскими странами явный перебор.

Когда Ховрин доложил, что его контролируют с воздуха американцы, Амелько отдал приказ: ответный огонь открывать только при явном нападении на наши корабли.

О названии этой главы, дабы избежать упреков в тенденциозности: несколько лет назад был опубликован очерк Н.А. Черкашина под заголовком «Как Амелько “воевал” с Америкой». С незначительными корректировками материал включен в книгу адмирала уже за его собственной подписью. Видимо, тема греет Николая Николаевича: повоевать с Америкой не вышло, но зуд в руках был и остался…

Но зададимся законным вопросом: а чего, собственно, ради американцам атаковать советские корабли, которые бродят вблизи своих территориальных вод, не проявляя враждебности? Давайте поставим вопрос шире. Зачем нападать на страну, с которой ведутся активные консультации, у которой Америка просит посредничества, чтобы выпутаться из некрасивой шпионской истории? Возможно, кандидат в члены ЦК КПСС Амелько просто этого не знал?

Бахья-Мотель.

Сан-Диего, Калифорния.

25 января 1968 года.

Важное для флота интервью, как, впрочем, и все последующие в этот день, начались весьма несвоевременным событием…. На следующее утро у Розы расстроился желудок. За завтраком она выпила две бутылки сельтерской, съела тост и запила его соком. Хэмпфилл позвонил в Одиннадцатый военно-морской округ и просил доктора побыть с ними во время интервью. Доктор прибыл, но после нескольких часов стало очевидно, что самочувствие Розы нормальное, и он ушел, оставив все телефоны — в офисе и домашний.

Осталось только сожалеть, что утро кэптена Хилла на сей раз не было расписано для гольфа. Он явился заранее, почему-то в компании с военнослужащей дамой с нашивками Yeoman (специальное звание для канцеляристов и делопроизводителей в ВМС США) и флотским старшиной. Хилл заявил, что он собирается записать беседу с редактором «Тайм» на диктофон в целях, оставшихся непонятными до сего дня, но Алан Хэмпфилл сразу заподозрил, что это при внесет в общение много ненужной сумятицы.

Кэптен был чем-то сильно раздражен с утра и не слишком вежливо поприветствовал редактора:

— Это вы явились рано или я — поздно?

Ли улыбнулся и ответил:

— Если честно, припозднились вы, кэптен.

Из последних сил напрягая свои скромные запасы учтивости, кэптен попросил Ли пройти на лоджию, где Джин Хэмпфилл впитывала январское солнце Сан-Диего. Оставшись наедине с Аланом, они в ускоренном темпе перебирали аргументы вчерашней ночи, баланс «за» и «против» остался прежним. Они согласились не согласиться друг с другом, но кэптен имел преимущество в числе шевронов на рукаве мундира.

Все это время Роза, еще не известная в Америке всем и каждому, пребывала в парикмахерском салоне. В течение следующего года две вещи, вместе с постоянной тревогой о команде «Пуэбло», занимали ее сознание. Это визиты к визажисту и преданность католической церкви. Она никогда не выходила к фотографам, не сделав укладки и макияжа. Размышляя над причиной, Хэмпфилл вскоре заключил, что тщеславие если и присутствовало, то в самой малой степени. Хорошо выглядеть означало для Розы победить неуверенность и нервозность. Еще в большей степени, чем парикмахер волосы, смягчал ее душу костел. Роза никогда не пропускала воскресной мессы, и крайне редко — религиозные праздники, которые она знала наперечет. Она никогда и ничего не делала по воскресеньям. Никаких интервью, встреч или планирования. Сначала Хэмпфилл сходил с ума от злости. Он кричал на Розу, доказывал, что Питу всегда было плевать на воскресенья, но все без толку. В обычные дни она могла работать до упаду. Но воскресенья были ее днями безраздельно.

Дозвониться кому-либо в Бахья-Мотель в те дни было решительно невозможно. Но большинство составляли все же не репортеры. Звонили женщины, которые представлялись как «моряцкие жены», оставляли оператору свои номера и предлагали всяческую помощь, в которой может нуждаться Роза. Один звонок поступил даже от австралийки, которая едва прибыла в Сан-Диего. На общение с этими сердобольными дамами уходили целые дни, но Роза непременно перезванивала каждой, чтобы поблагодарить за чуткость и участие.