Читать книгу "Большая книга ужасов-10 - Мария Некрасова"

Я не успел договорить, как моя бабулька схватила книжку:

– Я вам сама почитаю. А то сижу, скучаю, пользы от меня никакой. Ложитесь, отдохните, я буду читать...

Мы с удовольствием плюхнулись по кроватям. Бабулька села у меня в ногах, открыла «Пиноккио» и...

– Жил-был...

«Король!» – немедленно воскликнут мои маленькие читатели.

Нет, дети, вы не угадали. Жил-был кусок дерева...

«Точно! – подумал я. – Жил себе, людей в деревяшки превращал. Мы сделали из него Пиноккио. А ему не понравилось. Что ж он хочет-то, а?»

Бабулька читала, и мы с Пашкой жадно ловили каждую фразу: «Вот-вот появится ответ!» Но ответа все не было. Бабулька читала монотонно и убаюкивающе, и чем дальше она читала, тем становилось понятнее: нет в книге ни слова о хороших деревяшках. Слово «деревяшка», напротив, употреблялось только затем, чтобы унизить бедного Пиноккио: «Ты Деревянный человечек, у тебя деревянная голова!», «Каким я был смешным, когда был Деревянным человечком!». В общем, кончилось все тем, что Пиноккио стал Настоящим Мальчиком и остался доволен.

– Фигня, – сказал Пашка, когда бабулька закончила, – ничего нового не узнали.

А я подумал, что автор, который смог сделать такую сказку из реальной истории о несчастном калеке на протезах, просто психованный маньяк. «Я деревяшка, хочу стать настоящим мальчиком!..» – еще бы! Любой калека мечтает заполучить назад свои живые руки и ноги, только в жизни их нельзя заслужить ни хорошим поведением, ни трудом, ни успеваемостью в школе. Вон мы с Пашкой пашем не первые сутки, а все такие же деревянные...И головы у нас деревянные!

Я схватил Костыль и помчался с ним в огород: конечно, мы оба тупые дуболомы, и я, и Пашка, раз до сих пор не смогли понять такой простой вещи! Ни один протез не сравнится с живой рукой или ногой, потому что это всего лишь протез! Ни одна сухая деревяшка, что бы из нее там ни сделали, не сравнится с Живым Деревом! Кто-кто, а несчастный Пиноккио это прекрасно знал. А старик Петрович, прошедший между прочим войну, пропустил в энциклопедии самое главное слово – Жизнь, рассудив, что ее нельзя сделать из Костыля.

Вообще-то, и правда нельзя, но... Я воткнул Костыль в землю рядом с огурцами. Черпнул ладонями из бочки с дождевой водой и полил...

Из дома выбежал Пашка с криками:

– Ты что?! Предупреждать надо!

А за ним – бабулька:

– Игорек, на кого ты меня оставил?

А я смотрел на них, смотрел, как они бегут и как отваливаются деревянные доспехи с живых ног и рук. Краем глаза я видел, как распускаются листочки на Костыль-ноге. Живая. Лучшая На свете Деревяшка – Живое Дерево. А мы с Пашкой – два тупых дуболома.

– Видали?! – Я рванул к ним, противно хрустнув деревянной шеей, и, оставив на грядке деревянную свою оболочку, побежал. Сломанная нога давно выпустила молодые зеленые побеги (когда успела?). Я бежал и ловил кайф от того, что бегу своими живыми ногами.

С разбегу я налетел на бабульку, и она тут же повисла у меня на шее:

– Игорек! Ты мой герой! Теперь мы не расстанемся никогда! Поможешь мне собрать вещи в Москву?!

Вечеринка для нечисти

Глава IУехали!

Громыхало страшно: Веня спросонок решил, что гроза. Даже выругался про себя: гром-то нешуточный, может быть, даже с градом, а кто-то не закрыл на ночь парник. Прощайте, помидорчики! Хозяйка теперь все утро будет ворчать и, выпрямляя поломанные стебли, ругать правительство. А правительство дрыхнет!

Веня вскочил, рванулся к выходу... И успокоился. Гроза не может так ритмично колотить над самым ухом да еще приговаривать:

– Управа, откройте!

По-тюремному лязгнула заслонка печи, шмякнулся об пол опрокинутый ухват, драпанула, шкрябнув когтями по кирпичу, напуганная кошка.

– Венантий Скобеев, доброе утро! – Вене сверкнули в глаза светлячком: что за манера! Вот он, Венантий, если дежурит в управе, никогда себе такого не позволяет. Светлячком в глаза – моветон! Да и была нужда показывать власть, которой послезавтра у тебя не будет! В управе тоже не дураки, постоянных сотрудников там не держат: сегодня дежурят одни, завтра – другие. Нечистая работа, на ней долго нельзя...

– Доброе. Свет убери.

– Убрал, слава лешему!

– Что стряслось-то?

– Управа имеет к вам серьезный разговор. Можно войти?

Веня посторонился, впуская пришедшего, и вздохнул: похоже, кислой капустой сегодня не отделаться. А хорошо бы: сунул управцу пакетик еще с порога – и спи себе! Но нет, этому требуется по полной программе: разговор, протокол, «Можно войти?»... Интересно, что хозяйский малец опять натворил, что у него, Венантия, неприятности с законом?

Веня служил домовым уже не первую сотню лет и с каждым годом, нет, с каждым днем, все больше убеждался: дети – это зло. Беспокойная сущность, разрушительная. То молочные зубы раскидают где попало, и Венантий полдня бегает по дому, чтобы отыскать и отнести на печку мышке. То заиграются и забудут пострелять из рогатки по галкам, и те, обнаглев, расклевывают яйца в курятнике, а Венантий – отвечай. То, собираясь в школу, оставят на столе почти целую кружку молока, которую тут же оприходует богарт, а свалят на Веню. Нехорошая сущность – эти дети, одно беспокойство.

– Что на этот раз? – Веня сел на сосновую щепку и кивнул управцу на другую. Только сейчас он разглядел, кто пришел: бабай – они сегодня дежурят в управе. Отлично, просто замечательно! Венантий от души понадеялся на понимание бабая: кому, как не ему, знать о детском коварстве? – Вы уж не судите меня строго. – Вене оправдываться не впервой. – Хозяйские дети такие беспокойные, каждый час вытворяют что-нибудь этакое. Я просто не успеваю исправлять их пакости, у меня же полно дел: огород, кухня... А сейчас, по осени, и вовсе некогда...

– Нет, Венантий Скобеев. – Маленькие глазки бабая строго глядели на Веню из-под челки. – На этот раз все серьезно.

– Что? Что окаянные опять выкинули?!

– Дети ни при чем.

– Ни при чем?

Бабай даже не кивнул, а так – моргнул медленно:

– Дурная манера – все сваливать на детей. Я бы на вашем месте...

Веня совсем растерялся:

– Так что случилось-то?

– Вы нарушили закон, Венантий. Закон номер один, от пятого-десятого с Рождества Христова.

– Номер один?!

Веня вскочил и стал лихорадочно ощупывать-осматривать содержимое печки вокруг себя: зола, недогоревший листок из дневника с двойкой (хозяйский Митька бросил, больше некому), кошка (вернулась досыпать) – все здесь, все свое, родное. Не мог он, Веня, нарушить закон от пятого-десятого! Вот же и подметка Ольгина...

– Все верно, Венантий, вы покинули свой дом.