Читать книгу "София Палеолог. Первый кинороман о первой русской царице - Наталья Павлищева"

Десять рублей в год для Москвы были огромным состоянием, но Толбузин серебра не жалел (чего жалеть, платили-то венецианцы!), к тому же посол прекрасно понимал, что в Москве разговор будет совсем иной, с великим князем вольно не поговоришь, как глянет своим орлиным взором — сам от любых денег откажешься, только бы не приказал головы лишить. Конечно, об этом рассказывать мастеру Фиораванти Толбузин благоразумно не стал, напротив, сделал вид, что верит всем россказням, которые всю дорогу до Москвы слушал от итальянца. Пусть себе мелет…

А вот в Москве молол уже сам Семен Толбузин. Он такого порассказал и великому князю, и москвичам о мастере, о том, как трудно оказалось его заполучить, о собственной ловкости и догадливости, что казалось — у Италии похитили главную ценность. Об огромной стоимости работы Фиораванти было сказано, а вот о том, что сами венецианцы и заплатили, — ни слова. Зачем?

Аристотель Фиораванти со своим сыном и юношей-учеником отправился в Москву тем же путем, каким когда-то ехала София.

В Пскове, когда Толбузин посоветовал ему посмотреть на церкви внимательней, Фиораванти снизошел до вопроса, что же он будет передвигать в Москве.

— Чего это передвигать? Ты только двигать умеешь? Великая княгиня говорила, что ты и строишь тоже.

— Строю, — согласился мастер.

— Вот то-то и оно. Великий князь приказал найти мастера, чтобы новый большой собор выстроил взамен рухнувшего.

— А почему рухнул?

У Фиораванти был повод для беспокойства, однажды он выпрямил падающую колокольню Сан-Анджело в Венеции, но почва снова поплыла и здание рухнуло. Не хотелось бы снова испытать такое разочарование.

— А этого я не знаю.

Толбузин честно рассказал мастеру о том, как счастливо, никого не убив и не повредив церковь внутри своих стен, упал недостроенный Успенский собор, убедил его, что на то была воля Божья. Наверное, Фиораванти поверил, впрочем, что ему еще оставалось, находясь за тридевять земель от своей родины, он едва ли мог позволить себе капризничать. А вот цену набивать продолжил.

В Москву въехали 26 марта в двойной праздник — Гавриила Архангела и Святую Пасху, а потому колокольный перезвон услышали еще перед посадом. Мастер удивился и самому звону, и тому, как истово крестится Толбузин. По пути он уже кое-что успел понять, много поживший и много повидавший Аристотель Фиораванти понял, что его умению в Москве найдется достойное применение.

Поставить главный собор государства, в котором столь искренне верят, может ли быть достойней задача? Руки чесались приступить к работе, мастер истосковался по настоящему делу, а потому… Москвичи были несказанно удивлены, когда приехавший фрязин, как называли всех итальянцев, вылез посреди площади из кареты и отправился осматривать останки разрушенных стен Успенского собора.

За итальянцем последовал Семен Толбузин, пытаясь убедить странного гостя, что сначала не мешало бы вымыться с дороги, отдохнуть, потом попросить встречи с великим князем, а уж тогда что-то осматривать.

— Стены-то никуда не денутся. Все, что могло упасть, уже упало или разобрано.

Фиораванти отмахнулся от посла:

— Прежде чем соглашаться на такую работу, я должен осмотреть предыдущую, чтобы понять, почему рухнуло.

Он постукивал, поглаживал, похлопывал оставшиеся кирпичи, кивал или качал головой… Москвичи следовали за странным иностранцем уже толпой, но мастер не обращал ни них ни малейшего внимания. С каждым шагом и движением у него росла уверенность в том, что справится, и восторг перед грандиозностью задачи. Он был готов принять предложение великого князя, не торгуясь. Хорошо, что договор заключил еще в Венеции…

Ивану Васильевичу донесли о приезде венецианского мастера и о том, что Фиораванти ощупывает стены вместо отдыха. Князь хохотнул:

— Доброго мастера София Фоминична посоветовала. Ежели он первым делом своей будущей работой заинтересовался, значит, ею живет. Это хорошо.

Они подружились, Иван Васильевич был готов платить Фиораванти любые деньги не только за строительство или наведение мостов, не только за литье пушек, производство кирпичей или чертежи будущего Кремля, но и за умные беседы. Мастер много повидал и многое знал и своими знаниями и мыслями щедро делился.

София тоже радовалась приезду Фиораванти. Она ходила уже совсем круглая, переваливаясь уточкой, потому даже поговорить толком не удалось, но уже то, что муж доволен, грело сердце и ей.

Фиораванти поразил москвичей и великого князя не только тем, что, едва ступив в Кремль, бросился осматривать место будущей работы, но и тем, как быстро и ловко разрушил остатки строения. Венецианец использовал обыкновенный таран, но для этого пришлось разобрать внутреннюю деревянную церковь, выдержавшую прежнее разрушение собора, и перенести на время мощи святых и захоронения. Князь согласился на такое невиданное действо, чем вызвал сильнейшее недовольство митрополита.

Великий князь пришел понаблюдать за тем, как разваливают остатки стен. Мастер, с головой уйдя в работу, не замечал присутствия государя. Дьяк Курицын хотел было позвать Фиораванти, но Иван Васильевич сделал знак, чтобы не мешал:

— Он тут главный, он работает, а мы глазеем.

Дьяк один из немногих знал об откровенной беседе правителя с приглашенным мастером, потому как сам переводил. Иван Васильевич сначала долго выпытывал о том, что и почему строил Фиораванти в Италии, что хотел бы строить, что умеет и о чем мечтает. Трудно говорить о мечтах человеку на шестидесятом году жизни, но Фиораванти так истосковался по настоящей работе, которая осталась бы на века, что выложил все Ивану Васильевичу как на исповеди.

Под строгим, внимательным взглядом темных глаз мастер не стал юлить или преувеличивать, честно рассказал о неудачах, о том, что хорошо умеет и о чем мечтает.

Они нашли друг друга — величественный заказчик и гениальный исполнитель.

Во время третьей беседы Иван Васильевич откровенно признался итальянцу, что желает построить не просто собор, а средоточие новой духовной власти. Константинополь пал, Москва осталась не просто единственным оплотом православия, но последней надеждой, единственным оплотом истинного православия, незамутненного соглашательством с Римом. Собор должен показать, что это так, а для того быть похожим на великолепный Успенский собор Владимира и одновременно превосходить его.

Удивительная задача не для Фиораванти-строителя, но для Фиораванти-католика. Католику предстояло построить православный храм, который символизировал бы величие веры и самодостаточность государства, которое в Риме мечтали бы подчинить духовно!

Но мастер с воодушевлением взялся за дело.

Для начала он пожелал увидеть то, на что должен быть похож будущий собор. Иван Васильевич с готовностью отправил Фиораванти во Владимир. Поведение итальянца во Владимире князя немало позабавило.

Вечером, навестив жену, он со смешком рассказывал, что во Владимире мастер не просто похвалил умение русских зодчих, возводивших собор, но объявил, что это «наши строили».