Читать книгу "Обратная сила. Том 3. 1983 - 1997 - Александра Маринина"

– Люсенька, Танюша, вы только послушайте! – говорил он, отрываясь от текста приговора, на который нужно было принести кассационную жалобу. – Обвинение в изнасиловании. Зачитываю: «снял с потерпевшей брюки, рейтузы, колготки, плавки и трусы». Это в июне-то месяце! И не в Заполярье где-нибудь, где летом и вправду может быть очень холодно, а в Москве, на Лосином острове. Как можно было подписать такой текст? Судьи что, не читают приговоры, которые выносят? И вообще, где вы видели девушек, которые столько всего на себя надевают? Вот вы, женщины, ответьте мне: это похоже на правду?

Татьяна хохотала до слез, а Людмила Анатольевна спрашивала:

– Ты собираешься на этом хлипком основании подвергать сомнению справедливость и обоснованность приговора?

– Разумеется, нет, – улыбался Орлов. – Но на основании этого бреда я составляю собственное представление о компетентности и добросовестности судьи и заседателей. Если судья пропустил такую очевидную чушь, то высока вероятность того, что в тексте приговора найдется еще немало и других ляпов, гораздо более серьезных, которые могут стать основанием для жалобы. Ну какая же прелесть, девочки мои, какая прелесть!

А ведь еще полгода назад он непременно разразился бы гневной тирадой в адрес и судей, и народных заседателей, и секретарей судебных заседаний, и следователей (ведь всем известно, что секретари судебных заседаний просто переписывают слово в слово текст обвинительного заключения), и представителей государственного обвинения, которые так халатно относятся к серьезным документам, решающим человеческие судьбы. Теперь же Орлов лишь улыбался да развлекал своих домашних особо удачными перлами. Ему больше не хотелось ни гневаться, ни злиться, ни возмущаться. Ему хотелось мира и покоя.

В сентябре наконец нашли устраивавший всех вариант обмена квартиры и подмосковной дачи на две «двушки». Одна подальше от центра, на проспекте Вернадского, зато побольше, другая – поменьше, возле станции метро «Парк культуры».

– На метро – прямая ветка, – радовалась Людмила Анатольевна, – друг к другу сможем за 15 минут добраться от подъезда до подъезда.

Квартира побольше предназначалась для Бориса и Тани, ведь у них обязательно будут дети. Орлов почему-то очень обрадовался, когда выяснилось, что для обмена достаточно расстаться только с дачей, а машину удается сохранить. Он даже не предполагал, что так соскучился по вождению. Целый год не сидел за рулем…

А вот с разменом жилплощади, которую получил Хвыля, никак не складывалось: Алле с сыном необходима была двухкомнатная квартира, а Андрей Викторович на «однушку» не соглашался. Без дополнительных капиталовложений превратить трехкомнатную квартиру, пусть и улучшенной планировки, и в престижном районе, в две двухкомнатные не получалось даже у того замечательного опытного маклера, которого порекомендовали Орловы. Алла с Мишей жили в новой квартире в буквальном смысле слова на чемоданах и коробках, Андрей временно переехал к своему другу Максу Рустамову, и поскольку Макс предпочитал круглый год жить на даче, все – и сама Алла, и Орловы – были уверены, что в московской квартире Рустамова Хвыля живет со своей новой пассией. Александр Иванович понимал, насколько болезненна и невыносима сложившаяся ситуация для его дочери, но поделать ничего не мог. Чем тут поможешь? Только деньгами, чтобы облегчить размен. Орлов знал, у кого можно одолжить большую сумму на длительный срок, и если для себя он никогда на это не пошел бы, то для дочери готов был поступиться давно выработанными правилами. Но как сделать, чтобы не обидеть Люсю? Вся его семья всегда знала, что Александр Иванович принципиально не берет в долг ни рубля, поэтому при поиске вариантов размена квартиры никто не ставил вопрос о том, чтобы одолжить денег, но сохранить дачу, которая понадобится, когда у молодоженов появятся дети. «Мы не можем жить в счет будущих доходов, которые то ли будут, то ли нет. Мы живем только на то, что уже заработали», – твердо повторял Александр Иванович. Если он только попробует заикнуться о финансовой помощи Алле Горлицыной, Люся снова начнет подозревать, что у него роман с актрисой. И Борька, и Танюшка, и Вера Потапова – все будут так думать. Ибо никак иначе объяснить подобную немыслимую щедрость невозможно. Одалживать деньги Орлов будет для себя, значит, и отдавать придется самому, независимо от того, сможет ли это делать Алла. Иными словами, помощь эта ляжет тяжким бременем на бюджет семьи Орловых.

А Алла? Она ведь не возьмет такие деньги в подарок, и в долг не возьмет тем более – отдавать-то нечем, зарплата в театре крошечная, рассчитывать на Мишину стипендию не приходится: этим летом парень закончил в школу и поступил в институт, но никто никаких иллюзий на этот счет не питал. Поступить ему удалось только благодаря спортивным успехам, но крайне маловероятно, что в его зачетке появятся оценки выше «удовлетворительных». Институт для Михаила Хвыли не рассматривался как источник знаний и получения профессии, а был всего лишь способом не идти в армию.

И тут на память пришли часы и кольцо, принадлежавшие кому-то из Гнедичей, далеких предков настоящего Сани Орлова. Что говорила старуха Коковницына? Что они не представляют ни малейшей ценности как ювелирные изделия, но за них могут дать хорошую цену как за антиквариат. В антиквариате Александр Иванович не разбирался совсем, но у него было несколько давних знакомых-букинистов, к которым он и обратился с просьбой посоветовать компетентного консультанта по изделиям девятнадцатого века. Получив в руки бумажку с адресом и номером телефона, он созвонился с антикваром и отправился к нему домой, в район Большой Ордынки.

Уже почти год, как суровая длань правоохранительной системы всей мощью опустилась на торговую сеть, в первую очередь – московскую. Арестовали директора «Елисеевского» гастронома, вскоре после этого застрелился директор Гастронома № 2, в последние месяцы число арестов в столичной торговой сети возросло многократно. Все боялись. В руки правосудия попасть не хотелось. Но «теневые» деньги нужно было вынуть из кубышки и куда-то вложить, чтобы не пропали, и существенно вырос спрос на антиквариат, причем преимущественно – мелких габаритов. Купишь комод в стиле ампир, поставишь в комнату – и любой его увидит и тут же стукнет, куда надо, мол, на нетрудовые доходы человек живет. А старинное кольцо или серьги с бриллиантами, сапфирами и изумрудами можно хоть в коробочку положить подальше от любопытных глаз, хоть к старушке матери в провинцию отвезти для сохранности. Для антикваров, особенно специализирующихся на ювелирке, наступили золотые времена, омраченные, однако, все тем же страхом перед агрессивным наступлением на преступные нарушения в сфере торговли.

Антиквар, к которому пришел Орлов, оказался, вопреки ожиданиям, не из пугливых. Но не потому, что мнил себя достойным безнаказанности, а исключительно потому, что ничего не покупал и не продавал. Он был именно специалистом, знатоком, оценщиком. Внимательно изучив часы и кольцо, он вынес неутешительный вердикт:

– Много за них не дадут. Рублей двести за кольцо – это максимум, и только для тех, кто коллекционирует изделия первой половины девятнадцатого века. На кольце клеймо ателье Шутца, у Шутца никогда не было выдающихся мастеров-ювелиров. Что касается часов, то за них вам могут предложить от силы триста пятьдесят рублей, вряд ли кто-то даст больше. Часовая фирма известная, крупная, изделий выпустила великое множество, так что к категории раритетных они не относятся.