Читать книгу "Смерть речного лоцмана - Ричард Флэнаган"

– Вот видишь, значит, еще не все мозги пропил, раз можешь вспомнить пару-тройку старых добрых мелодий, а, Рут? Помнишь ведь, да, Рут?

Рут в знак согласия подмигивает Матушке – ее взгляд на мгновение, всего лишь на одно мгновение, теряется где-то вдали, но тут же возвращается, останавливаясь на Гарри и Регги Хо.

– А вы, черт побери, кто такие?

Рут представляет Матушке Гарри и рассказывает о его бедственном положении. Матушка удаляется, потом возвращается с каким-то голландцем, капитаном трампа[53], который перевозит яблоки в Европу. Капитан отводит Гарри в Матушкину курилку в задней части пивной и подозрительно глядит на его беспалую правую руку. Молча. Потом поворачивается к нему спиной, подходит к буфету, открывает его, шарит там и, развернувшись, без всякого предупреждения швыряет в Гарри яйцо. Гарри ловит его захватом из четырех пальцев правой руки.

– О’кей, – говорит с характерной евроголливудской манерностью голландский капитан по имени Джерри. – О’кей, я должен Матушке пару-тройку баксов за конфеты из кондитерской, так что о’кей. Черт, а почему бы и нет, а? Рейс в Неаполь. Такой вот расклад. Будешь кашеварить и мыть посуду. Годится? Ну что ж, черт возьми, давай рискнем. О’кей? Почему бы нет? Ведь жизнь – та еще лотерея, верно?

Верно-то верно, думает Гарри, да не совсем, но плевать на лотерею. Неважно. Гарри верит в судьбу, в тех, кто знает, что им от него нужно, и с этим уже ни черта не поделаешь. Словом, хоть Гарри и не думал никогда пускаться в дальнее плавание, работа есть работа – и он как ни в чем не бывало принимает предложение сесть на судно и завтра же сняться из Хобарта к далеким берегам, куда, казалось ему, было как до Луны.

Гарри смотрит на голландца в белом хлопчатобумажном костюме. Чисто щеголь. Много странствовал. Для Гарри странствование было всегда связано с армией – когда тебе так не повезло, что ты оказался на войне. Но он слишком долго болтался без дела, и ему годилась любая работа, лишь бы не сидеть на пособии. Сейчас он был слегка навеселе, и ему очень хотелось, проснувшись поутру, знать, что он отправляется за тридевять земель, а не будет маяться неприкаянный. И в знак согласия Гарри протянул вперед свою беспалую руку.

– А в какой части Англии находится этот самый Неаполь? – спрашивает Гарри, когда они обмениваются рукопожатиями.

Игрок почти всегда фаталист: выбрасывая кости, он готов принять хороший жребий и плохой как нечто одинаково неизбежное и верит – ничто не в силах повлиять на то, какой выпадет расклад. Не будь тетушка Элли столь рьяной противницей азартных игр, Гарри оказывался бы в крайне затруднительном положении на собачьих бегах и лошадиных скачках, потому что он бы всегда проигрывал, наивно думая, что такова судьба и с этим уже ни черта не поделаешь. Но тетушка Элли нагнала на него такого страху перед азартными играми, что он считал за грех даже покупку простого лотерейного билета. И все же по натуре Гарри был игрок. Поэтому, думаю, он и оказался в Триесте.

По прибытии в Неаполь спустя несколько месяцев жуткого, тяжелейшего плавания Джерри бросил его на произвол судьбы, предпочтя набрать в команду нелегальных беженцев, тем более за сущие гроши. И Гарри принимает предложение от бывшего американского солдата по имени Хэнк. Хэнк выглядит как испитой Кларк Гейбл[54], а разговаривает на манер Микки Руни[55]. Он владелец прогоревшего пансиона, заваленного японскими швейными машинками, – они достались ему в результате сделки с одним малым, служившим в оккупационных войсках в Японии. Гарри ничего не смыслит в швейных машинках, к тому же он ничего не знает об Италии и не владеет итальянским, но это неважно: главное, по словам Хэнка, обворожительная улыбка. Обворожительность, уверяет Хэнк, это все.

– Терпеть не могу проигравших, – говорит Хэнк. – А ты проигрываешь, Гарри?

«Проигравший» – для Гарри это что-то новенькое. Он молчит в легком замешательстве, не зная, что сказать. Тема проигрыша была лейтмотивом всей его жизни.

– Точно не знаю, но я пока что ничего не выиграл, а стало быть, и проигрывать мне нечего, – говорит он через какое-то время.

Хэнк улыбается и хлопает его по спине.

Гарри никогда не думал записываться в торговые агенты. Он понасмотрелся на этих белоручек-коммивояжеров в дешевеньких костюмах, останавливавшихся на ночь у них в «Хамерсе». И никогда не горел желанием пополнить их ряды, но он был безработным, а это какая-никакая все же работа. Плохая или хорошая, но Гарри считает, что она ниспослана ему свыше, к тому же, в конце концов, у него, Гарри, нет выбора. Да и дело-то плевое. На деньги, полученные за рейс, Гарри покупает двадцать швейных машинок и заручается правом на приобретение еще двух десятков.

– Откуда начинать? – спрашивает Гарри.

– С южной части города, – говорит Хэнк, страстно желающий очистить центральную часть Неаполя от любого возможного конкурента, даже такого, очевидно лопоухого, как Гарри.

Не могу больше это видеть.

Будь это кино по телевизору, я спрятался бы за диван или пошел бы варить кофе: смотреть на этот фатализм больше нет мочи. Может, потому, что это так напоминает меня самого. Почем я знаю? Но как человек может примиряться со всем, что бы ни случилось? Я вижу моего отца и никоим образом не считаю его чертовой бесхребетной медузой. Как бы мне хотелось что-то сделать для него, подыскать ему работу в «Эмпайр-отеле» – ну хоть чем-нибудь помочь! Ведь это очень горько – смотреть, как люди живут вот так и ничего не могут поделать. Я пытаюсь вызвать другое видение, но по мере того как стараюсь стереть образ Гарри, слышу, как он произносит нечто совершенно неожиданное. Произносит только одно слово. Он говорит:

– Триест.

– Триест? – удивленно переспрашивает Хэнк. – Какого черта сдался тебе этот Триест?

Переборки камбуза на трампе были обклеены открытками с видами разных уголков света. И одна приглянулась Гарри особенно. Она казалась ему такой знакомой. Облепленные домиками холмы, залив – все это чем-то напоминало Хобарт. «Что это?» – спросил он как-то у Джерри. «Триест, – сказал Джерри. – Прибежище чудаков обоих полов. Там полно словенцев, хорватов, фрицев и макаронников. Не самое милое местечко. Чертова помойка для сброда со всего континента, вот так».

Ну черт с ним. В голове Гарри что-то созревало, пока он разглядывал открытку, нечто, лежащее за пределами его привычных представлений о реке жизни, – то, что привело его к моей матери и закончилось, по-моему, знаменательно, моим зачатием.

– Триест, – повторяет Гарри. – Вот куда я подамся со своими швейными машинками.

Хэнк какое-то время молчит, потом пожимает плечами.

– Как знаешь, приятель, – говорит он. – Хозяин – барин, ничего удивительного.