Читать книгу "Остров Русь - Сергей Лукьяненко"

— Для излучателя транслятора необходимы были двепластины из венерианского минерала «призмалита». Именно из этого камня и именнотакой формы и были серьги моей бывшей сокурсницы Василисы...

— Так это что же теперь на Руси-то делается?! —встрепенулся Иван. — Богатыри теперь — не богатыри, сапоги — нескороходы, а Марья моя — не искусница?!

— Точно, — подтвердил Кащей.

— Ох вы бедные, да несчастные — людирусские!.. — запричитал Иван, — Как живется-то вам нынчетягостно! — он поднял блестящие от слез глаза на Кащея. — Ведь посебе чувствую... Глянь на басурманов-то этих — кивнул он на Кубатая соСмолянином, — им что поле, что не поле — все едино, а у меня,человека исконно русского, словно лопнуло что внутри...

— Это кто, вы что ли — человек исконнорусский? — поднял брови Кащей. — Иван Иванович, милый, вы ж негрчистокровный!

— Да я... да за такие слова!... — аж запыхалсяИван от возмущения.

— Вот, извольте сами убедиться — протянул КащейИвану зеркальце.

Тот уставился на отражение. Все — как обычно: кудрипо-русски вьются, нос — по-русски вздернутый... Вот только черное все,черное!.. И волосы, и кожа!...

— Это сажа, сажа въелася, — слабо крикнул Иван воправдание, да тут же и заплакал от неубедительности своих слов.

— Брось кручиниться, Ваня! — попытался упокоитьего добрый Кубатай, — главное, дух у тебя русский. Вон, Пушкин АлександрСергеевич тоже был негр немножко, а его до сих пор помнят — как великогорусского поэта...

Иван только всхлипнул горестно в ответ. Тогда Кубатайвысказал другой успокоительный довод:

— Известно, что русская нация тем испокон и сильнабыла, что все лучшее от других в себя вбирала да впитывала. Вот, к примеру,писатель французский Дюма на Руси так популярен был, что чуть ли не за своегопочитался, а некие Жуки, музыканты англицкие, любы всякой душе русской были...И вообще, говорят, каждый второй русский — евреем был, и ничего, стоялаРусь-матушка!..

Но Иван все причитал безутешно:

— Пресвятая Богородица, как же теперь жить-то я буду?..Да что я? Как вообще-то?!!

Тут, вроде бы, и сказке конец.

Послесловие, из которого любознательный читатель узнает, что веселее быль делать сказкой,чем сказку - былью, а читатель пытливый - мораль извлечь может

Ан нет. Проплакавшись, Иван-дурак тяжело вздохнул и сненавистью посмотрел на свою пухлую черную руку. Негр! Негр! И никуда от этогоне деться. Кончилась Русь-матушка, и кончил ее он, вот этими самыми пухлымичерными ручками.

Всхлипнув, Иван утер слезу и посмотрел на мудреца. Тотпонимающе кивнул и продолжил успокаивающе:

— Что тебе сказать, негр... Точнее — афрорусич,или черный русский. По опыту забытых цивилизаций прошлого предположу, что этиназвания для тебя будут менее обидными.

— Менее, — вздохнул Иван-дурак. — А всеравно — тяжко...

— Не кручинься, афрорусич Иван-дурак. Русь ваша всеравно останется, будет тут заповедник фольклорный, как и раньше. Наедутмудрецы, такие же, как и я.

Кубатай вдруг замолчал. И в голове Ивана мелькнул лучсвета... то есть, надежды.

— Кубатай-Кубатай, — вкрадчиво сказал он. —Как обидно, что Русь для всех мудрецов станет открыта. Так бы ты в памятинародной остался, былины бы о тебе слагали, богатыри твоим именем клялись... Атеперь? Кто кроме нас тебя вспомнит? Кто песенку споет?

— Я за славой не гонюсь, — сухо ответилКубатай. — Былины, подумаешь... Я в пяти рассказах да двух повестях героемвыступаю. Прямо так и написано, черным по белому: «Кубатай — герой.» Обомне, может, еще оперу напишут. Роман, может быть...

Манарбит вскинул голову и пристально посмотрел на Кубатая.Спросил:

— Звал, генерал-сержант?

— Нет.

— Значит почудилось... Эх, конец Руси великой пришел.Да и я теперь долго не протяну. С моими черными делами да на нынешней чистойсовести...

— Что вы заладили — черные, черные! — завопилИван. — Черным по белому, черные дела... Намекаете?

— Пошла этническая напряженность, — опасливоежась, сказал Смолянин. — Вначале они негров прищучат, потом...

— Не мешай! — оборвал его мудрец. — Кубатайдумать будет!

И он погрузился в процесс мыслительной деятельности. Вначаленеглубоко, а потом и с головой. Минут пять длилось молчание, потом Кубатайизрек:

— Не могу ни признать, что разрушение транслятора непошло на благо человечеству. Полностью отметаю личные корыстные мотивы в этомрешении. Полностью! Иван, былины обо мне петь будут?

— Будут, будут, — затрепетал Иван.

— Хорошо. Отметаю личные мотивы! Предлагаю восстановитьтранслятор!

— А как же задание? — пискнул Смолянин.

— А как же сережки Василисины? — грустно спросилИван. — Даром я с Кащеем бился?

— Насчет задания... Мы здесь, Смолянинчик, в отпуске. Илезть голым энтузиазмом на кладенец, то есть на мумми-бластер, не обязаны. Тыдумаешь, Кейсеролл тебе премию выплатит?

— А как же?

— С каких денег? Если остров Русь в Мадагаскарпревратится, нам живо ассигнования срежут. Только и останется, что со сфинксамина Венере воевать, да по небу... по космосу, за машинами времени гоняться.

— Восстанавливаем магию! — завопилСмолянин. — Я задарма работать не привык!

— Хорошо. Теперь о сережках. Думаю, умелые рукиМанарбита и мои дельные советы позволят изготовить точную копию сережек изподручных материалов — латуни, стекла, олова.

— Это нам раз плюнуть, — оживился Смолянин. —Если что — золотом подсоблю!

— Отлично, — кивнул мудрец. — Что, решено?

— Решено, — кивнул Манарбит. — Нравится мнебессмертным быть, мелкие пакости учинять да с богатырями ссориться. Делаемновые сережки!

— Учти, мы тебя вначале в цепи закуем, а уж потомтранслятор включим, — предупредил Иван. — А то ты и нам пакостьучинишь.

Манарбит подумал, но махнул рукой.

— Ладно. Один фиг, бессмертным стану. Рано или поздно,кто-нибудь меня сдуру освободит. То-то смеху будет!

И началось делание великое. Кубатай давал советы, Иван бегалза требуемыми материалами и раздувал огонь в горне, Смолянин перековывалзолотые яйца на серьги, а Манарбит придирчиво оценивал конечный продукт. Это унего получалось лучше всего. Работали все весело, с охоткой. Между деломСмолянин похвастался, что им с Кубатаем уже не впервой мир спасать.Заинтригованный Иван полюбопытствовал:

— Так что, были у вас уже схватки великие?