Читать книгу "Фармацевт - Родриго Кортес"

В один из июльских вечеров Ричард, на время вернувшийся из Лондона в Стэнфорд-холл, прогуливался по саду. Стояла превосходная погода, разгар йоркширского лета. Солнце только что село, западная сторона горизонта переливалась алыми и пурпурными отблесками заката. Лёгкий северо-восточный ветерок, несущий влажное дыхание Северного моря, приятно холодил лицо Дика. Воздух был наполнен слитным жужжанием пчёл, собирающихся на ночлег, терпким запахом мёда и вербены. Маленькие чёрные муравьи карабкались на яблоневую ветку.

У самых корней старой яблони располагался небольшой муравейник.

«Какие крохотульки, – думал Дик, глядя на муравьишек, – но до чего сильны! Вон, один малыш тащит сухую еловую хвоинку. А ведь эта ноша раза в два, а то и в три тяжелее муравья. Вот если бы…»

Его мысль заработала в заданном направлении. Можно ли синтезировать некое вещество, которое бы так провзаимодействовало с человеческим организмом, чтобы – пусть на время! – сила, ловкость, быстрота реакции резко возросли? Что, если попробовать? Тогда он не только сравнялся бы с Майклом Лайонеллом, он превзошёл бы приятеля. Ведь существуют же у нашего тела скрытые резервы! Отец как-то рассказывал ему о любопытном случае.

Молодой субалтерн, служивший в полку графа Уильяма, попал в снежную лавину, в боковой её язык. Это случилось в горах Белуджистана, лавины там не редкость, они собирают обильную жатву человеческих жизней.

Парню повезло: рядом оказался сам полковник Стэнфорд и ещё один кавалерист, вовремя уклонившиеся от снежного языка, лизнувшего их товарища, они быстро откопали незадачливого субалтерна, не дали ему задохнуться. Но ноги парня оказались придавлены огромной глыбой снега, несчастный кричал от невыносимой боли. Его лошади эта махина, смёрзшаяся до крепости камня, переломила хребет. Разрубать глыбищу на куски? Так за это время молодой кавалерист может умереть от болевого шока, да и не приспособлен кавалерийский палаш для рубки льда! Звать на помощь ещё солдат? До лагеря, откуда они втроём выехали на рекогносцировку, не меньше трёх миль, а время не ждёт!

– Это очень жутко, Дикки, – вспоминал отец, – когда на твоих глазах так мучается человек! Тем более паренёк служил в моём полку, под моим началом. Командир в ответе за подчинённых, они уже не чужие ему люди, не посторонние. Воинская часть – она ведь вроде семьи, только очень большой. А хороший командир – это как бы отец. Я, смею надеяться, был неплохим командиром. Я просто не мог смотреть, как мучается мой подчинённый, надо было что-то делать, выручать паренька!

«Вы, отец, помогли бы любому человеку, попавшему в такую беду. Даже совершенно незнакомому. Даже врагу», – подумал тогда Ричард.

– И представляешь, сынок, – граф удивлённо покачал головой, – мы вдвоём с Джеком отвалили эту глыбу! А в ней было не меньше шестисот фунтов! Мы на одном дыхании приподняли её и отбросили в сторону. Даже веса не почувствовали, словно она из пуха была. Сами себе потом поверить не могли. Я вслед за тем специально привёл к этому месту семерых своих солдат, они все были крепкими и сильными молодыми парнями. Так вот, они всемером еле-еле смогли оторвать проклятую глыбу от земли. А мы с Джеком вдвоём… А ведь не скажешь, чтобы мы с ним были такими уж богатырями. Поразительно!

Сейчас, стоя над муравейником и наблюдая за его обитателями, Ричард вспомнил тот давний рассказ отца. Дику доводилось слышать о подобного рода случаях, читать о них. Люди, оказавшись в трудной, кризисной ситуации, в минуты опасности или сильного душевного волнения, когда от них зависело спасение собственной жизни или жизни близкого им человека, совершали подлинные чудеса. Могли сгибать стальные прутья тюремных решёток в дюйм толщиной, перепрыгивать тридцатифутовые расщелины, состязаться в скорости со скаковой лошадью, голыми руками сворачивать шею разъярённому быку. Словом, случается такое. Особенно часто на войне, на охоте, иногда – в спорте. Да взять хоть старого графа Стэнфорда, который в минуту предельной ярости, мгновения сильнейшего душевного волнения позабыл о своей искалеченной ноге, бросившись в гостиную за оружием. Дик хорошо помнил, как удивил его тогда этот факт.

«Есть у нашего организма резервы, – размышлял Ричард, – и немалые. Но как бы научиться подключаться к ним по своей воле, вызывать их тогда, когда это необходимо? Интересная задача. Весьма интересная! Кроме того, это может мне очень пригодиться. Конечно, навсегда или на достаточно долгий срок сверхсилачом или человеком, который может поймать стрелу в полёте, не станешь. На долгий срок подобные нагрузки непосильны, неминуемо надорвёшься, организм попросту сожжёт себя. Но вот, скажем, на несколько часов… Почему бы нет? А потом расслабиться, отдохнуть. Такой препарат, если не злоупотреблять им, не применять его слишком часто, был бы мне исключительно полезен. Конечно, прежде всего я должен думать о влиянии на душу человека, это моя основная цель и задача. Но отчего не позаботиться и о теле? И я, кажется, знаю, с чего начать».

Работа затянулась почти на два месяца, но к концу лета Ричард Стэнфорд всё-таки добился успеха. Ему всегда нравилось работать с веществами из мира органической природы. Дик долго искал то природное тело, в котором он смог бы разглядеть основу будущего препарата. Сначала он хотел взять за базовое вещество для своего «усилителя» пчелиный клей, прополис. Но нет, все попытки изменить это вещество в нужном направлении проваливались одна за одной. Ричард обрабатывал прополис кислотами и щелочами, перегонял компоненты пчелиного клея с водяным паром и различными спиртами, разделял компоненты пчелиного клея и вновь смешивал их в иных пропорциях, использовал массу других хитроумных методик, многие из которых были его изобретениями. Даже самые выдающиеся химики из числа современников Ричарда Стэнфорда и представить-то себе не могли, что с веществами можно так изощрённо и тонко работать!

С помощью разнообразных реактивов и химической аппаратуры, которая появилась у него, Дик словно бы дирижировал невидимым оркестром, пытаясь заставить его сыграть нужную мелодию. Но инструменты звучали вразнобой, заглушая друг друга, гармонии не получалось. «Изнутри» пчелиный клей походил на нежно-фиолетовую актинию, морской анемон, щупальца которого плавно шевелились. Или на какую-то странную хризантему с изгибающимися от призрачного ветерка длинными лепестками. Осязательно Ричард воспринимал его как нечто слабо покалывающее пальцы и ладонь, слегка искрящее, как бывает, когда гладишь сухую и чистую кошачью шёрстку. Ощущение, пожалуй, даже приятное. Дику удавалось менять цвет анемона, усиливать или ослаблять электрическое пощипывание. Но вот заставить все лепестки этой хризантемы, все щупальца стоящей перед его внутренним взором актинии сгибаться в одном, нужном ему направлении – нет, не получалось, как Ричард ни старался. Стэнфорд отличался изрядным упрямством и настойчивостью, но после множества безуспешных попыток, использовав самые разнообразные подходы и методы, он был вынужден признать: этот оркестр нужной ему мелодии не сыграет!

Хорошего исследователя отличает способность, уперевшись в тупик или свернув на неверную дорогу, осознать это и пойти к цели другим путём. Ричарду Стэнфорду это качество было присуще в полной мере.