Читать книгу "Энни с острова принца Эдуарда - Люси Мод Монтгомери"

– Что вы говорите! Да вы уже совсем взрослая! – воскликнула женщина с таким изумлением, как если бы ожидала увидеть перед собой все то же крошечное существо. Дайте-ка на вас посмотреть! Ну да, конечно! Сходство бросается в глаза. Вы – вылитая отец! У него были рыжие волосы. А от матери у вас – глаза и рот. Она была такая миниатюрная дамочка… Мой пострел посещал занятия, которые она вела в школе, и просто в нее влюбился. Ваших отца и матушку похоронили в одной могиле, и администрация школы сочла своим долгом поставить на ней надгробную плиту за их добросовестную службу. Так вы хотите зайти в дом?

– А вы позволите мне его осмотреть? – живо спросила Энни.

– Неужто нет! Проходите, если хотите. Это не займет много времени: здесь и смотреть-то нечего! Я все талдычу своему благоверному, чтоб пристроил новую кухню, но от этого увальня, пожалуй, дождешься… Вон там – гостиная, а наверху еще две комнатки. Идите, осмотрите все сами. Мне тут за ребенком нужно присматривать. Вы родились в восточной комнатке. Помнится, ваша матушка говорила мне, что очень любит смотреть, как восходит солнце. Вы как раз родились на восходе солнца, и первое, что увидела ваша мама, был его свет на вашем личике!

Энни, охваченная знакомым трепетом, поднялась по узкой лестнице в восточную комнатку. Для нее это место было священным. Здесь когда-то ее мама мечтала о материнском счастье; здесь, в благословенный час ее рождения, первые лучи восходящего, багрового солнца коснулись их двоих; и здесь отошла в мир иной она, – та, что дала ей жизнь… Энни благоговейно осматривала все в этой комнате. На глазах ее блестели слезы. Это была одна из тех драгоценных минут, которые, словно яркие вспышки, остаются в памяти навсегда.

– Подумать только, когда я родилась, моя мама была моложе, чем я сейчас! – прошептала Энни.

Когда девушка спустилась вниз, хозяйка дома встретила ее в холле. В руках она держала небольшой пыльный сверток, перевязанный мятой голубой ленточкой.

– Здесь старые письма, которые я обнаружила в кладовке наверху, когда снова сюда переехала, – сказала она. – Не знаю, что в них – так и не удосужилась их прочесть, но верхнее письмо адресовано Берте Уиллис, а именно так в девичестве звали вашу матушку!.. Возьмите, если хотите!

– О, спасибо вам огромное! – воскликнула Энни, в восторге прижимая к груди письма.

– И это все, что мы нашли в доме, – объяснила хозяйка. – Всю мебель продали, чтобы заплатить докторам, а жена Томаса забрала всю одежду вашей матушки и ее безделушки. Думаю, вскоре до них добрались эти маленькие сорванцы – ее детки. Насколько я их помню, они, как настоящие вандалы, крушили все вокруг себя. Эдакие жеребцы!

– У меня не было ни одной вещи, принадлежавшей моей матери, – в волнении произнесла Энни. – Я никогда, никогда не смогу отблагодарить вас за эти письма!

– Ну что вы! Да, а глаза ваши – в точности как у матери! Такие выразительные, говорящие… А отец ваш внешне особо ничем не выделялся, но человек он был прекрасный. Помню, о ваших родителях говорили, что они безумно любят друг друга. Бедняжки, недолго же они прожили вместе на белом свете! Но зато на их долю выпало редкое счастье – так любить! Они получили свое в этой жизни.

Энни поспешила домой. Ей не терпелось прочесть эти драгоценные письма. Но прежде она совершила еще одно паломничество. Расставшись с Фил, девушка посетила тот зеленый уголок старого Болинброкского кладбища, где покоились ее родители. Энни положила на их могилу белоснежные цветы, которые принесла с собой. Затем она вернулась в Маунт Холл и закрылась у себя в комнате, чтобы никто не помешал ей прикоснуться к страницам прошлого…

Примерно половина этих писем была написана ее отцом, а другая половина – матерью. Всего их было не много – не больше дюжины, – ибо Уолтер и Берта Ширли почти никогда не разлучались. Время не пощадило пожелтевшие, покрытые пылью страницы. Нет, они не мудрствовали лукаво, доверяя свои мысли и чувства бумаге! Каждая строчка в их посланиях дышала любовью и преданностью. Казалось, чувства этих двух влюбленных, которых давным-давно приняла в себя сырая земля, вдруг воскресли на страницах старых, полуистлевших писем.

Берта Ширли обладала особым талантом писать письма; мысли свои она облекала в изящные, отточенные фразы, и по ним, сохранившим очарование тех времен, можно было судить об утонченности натуры и ярко выраженной индивидуальности этой женщины. Письма были очень нежными, интимными, сокровенными… Но больше всего Энни растрогало одно письмо. В нем Берта Ширли сообщала мужу, который ненадолго уехал, что роды прошли удачно, и на свет появилась малышка – умнейшее, красивейшее, нежнейшее существо, – словом, одна такая на тысячу младенцев. Как молодая мать гордилась новорожденной, с какой нежностью она писала о ней!

«Наша девочка прекрасна, когда она спит, но она еще прекраснее, когда открывает свои глазки», – приписала в постскриптуме счастливая мать. Возможно, это была последняя строчка, которую она написала в этой жизни, ведь жить ей оставалось совсем недолго!

– Никогда не забуду этот чудесный день, – сказала Энни Фил, когда они встретились вечером. – Я ведь нашла своих родителей! Они ожили для меня в этих старых письмах! И я больше не сирота! У меня такое же чувство, как если бы между страниц старого фолианта я обнаружила душистые розы… минувших дней.

Глава 22. Весна и Энни возвращаются в Грин Гейблз

В кухне Грин Гейблз потрескивал огонь, и неровные тени плясали на стенах. Еще было слишком прохладно этими весенними вечерами. Через открытое окно, выходившее на восток, врывался целый мир звуков. Где-то вдали раздавались чуть приглушенные голоса. Марилла сидела у камина, по крайней мере, тело ее было здесь, но в мыслях она странствовала по дорогам прошлого, легкая и быстрая, как когда-то в молодые годы. Она поймала себя на том, что уже целый час предается воспоминаниям вместо того, чтобы продолжать вязать всякую всячину близнецам.

– Старею, – пожаловалась она вслух.

Марилла ничуть не изменилась за последние девять лет, разве что еще больше высохла, и все «углы» ее тела выступили сильнее.

А еще добавилось седины в волосах, которые она по-прежнему зачесывала вверх и скручивала на затылке в тугой пучок, воткнув в него две шпильки – быть может, все те же самые, что и раньше. Но выражение ее лица стало совершенно другим. В прежние времена ее губы готовы были раздвинуться в улыбке, – но Марилла почти всегда держала их сомкнутыми. Теперь же она улыбалась часто и искренне.

Марилла размышляла о своей прожитой жизни – о трудном, но счастливом детстве, о девических грёзах и неоправдавших себя надеждах и о нескончаемо долгих, сереньких и однообразных годах её заурядного существования. Их озарило появление Энни – живой, одарённой богатым воображением, импульсивной девочки; открывая людям мир своих фантазий и любви, она вместе с тем преображала повседневную жизнь, внося в неё столько душевного тепла, света и добра, что всё вокруг расцветало, подобно царице цветов – розе.