Читать книгу "Дверь в чужую осень - Александр Бушков"

Мы к такому отнеслись достаточно спокойно, хотя, конечно, нисколько не наплевательски. Я только тихонько распорядился приготовить оружие и оставаться на месте. Выстрелами мы бы себя демаскировали, но если зверь ломанется, выражаясь военными терминами, врукопашную, тут уж ничего не поделаешь, одними финками с ним не больно и повоюешь. А огневое превосходство имелось серьезное: у тигра, понятно, только зубы-клыки-когти, зато у нас — ручник, два карабина, два нагана да вдобавок пара «лимонок». Ну, кидать в тигра гранатами — это уже перебор, но с таким количеством стволов не он нам покажет кузькину мать, а мы ему. Даже если не просто тигр, а похуже — тигрица с детенышами.

Так что мы держали оружие наизготовку, у кого что было, без всякого страха ждали дальнейшего развития событий. Тигр, никаких сомнений, приближался — Бой, как проводник его ни успокаивал, паниковал больше и больше: хвост поджал, к хозяйским сапогам прижался. Тут бы и пальнуть в воздух, чтобы сам ушел в тайгу: тигр зверь умный, просто так на человека не полезет, а уж заслышав выстрелы, быстренько уберется подальше. Но без крайней необходимости нельзя…

Вот тут мы это и увидели. И душа в пятки — такого никому из нас прежде видеть не доводилось…

Над тропинкой, прямо нам навстречу двигались… человеческие головы! Только головы, три штуки, цепочкой. Выглядело это так, словно принадлежали они каким-то невидимкам, у которых одни головы и видно, — правда, невидимка должен быть ростом метра под три. Именно на такой высоте они плавно двигались нам навстречу. Когда оказались уже совсем близко, можно было рассмотреть, что облик у них чисто азиатский. Азиаты только не понаторевшему в таких делах человеку могут казаться все на одно лицо — а пограничник, тем более с моим опытом, без труда мог отличить друг от друга китайца, корейца, маньчжура и японца…

Но не в тот момент. Рты разинули, оружие опустили, стояли как вкопанные. Они, казалось, вдобавок ко всему, еще и живые! Глазами косили в стороны, чуть гримасничали, моргали — одним словом, живая мимика, лица ничуть не походили на застывшую физиономию покойника, да и цвет лиц совершенно как у живых… При виде такого зрелища я не мог определить их национальность, голова кругом шла, мозги набекрень съехали, сообразил лишь, что рожи ничуть не славянские, не европейские, чисто азиатские, а на большее меня не хватило.

Они все ближе, ближе, ближе… Первое, что мелькнуло у меня в голове, — какие-то японские хитрые штучки. С превеликим трудом, кое-как взявши себя в руки, поднял наган — с таким усилием, словно он весил килограммов десять, — нажал на спуск, целя примерно туда, где у невидимого великана были бы поясница или живот…

И — никакого результата. Они скорости не сбавили и не увеличили, даже особенных гримас не делали, летели так, что вот-вот должны были оказаться у нас над головами. Вот тут-то мы — парни бравые, побывавшие в переделках! — и кинулись в кусты, не сговариваясь, Бой впереди всех. И я в том числе, старшина доблестный, в ту пору еще без Красной Звезды, но уже с «Отвагой»…

Ну, мне и тогда не было стыдно за такое поведение, и сейчас не стыдно. Окажись там привычное вражье в любом количестве, мы бы приняли бой. А вот такое зрелище настолько вылезало за рамки жизненного опыта и реальности, что снес нас с тропы в кусты какой-то могучий, неодолимый инстинкт, вроде того, что заставлял Боя бояться тигра…

Хорошо еще, не побежали в тайгу сломя голову. Остатки дисциплины, надо полагать, удержали. Остановились по обе стороны тропы, вжимаясь спинами в кустарник. Как уж Вася удержал Боя, порывавшегося бежать, не знаю.

А головы как ни в чем не бывало пролетели неспешно мимо нас. Передняя чуть покосилась и покривила губы в улыбочке, а две других и того не сделали, смотрели перед собой словно бы даже и презрительно…

Вскоре после того, как они скрылись из виду, я немного опамятовался, словно бы встряхнул сам себя за шкирку или самому себе отвесил полновесную оплеуху. Кое-как — подрагивали рученьки, что уж там, — сунул наган в кобуру, вышел на ватных ногах на тропу и скомандовал:

— Наряд, ко мне!

Голос, признаться, на сей раз был не командирским, подрагивал чуточку. Но ребята мои всё же подчинились, тоже стали приходить в себя. А там и Боя Вася кое-как вытащил из кустов, пес очухался последним. Ну, закурили, что в наряде прямо не запрещалось (поди проконтролируй), но и не приветствовалось. Когда поняли, что полностью взяли себя в руки, провели недолгий военный совет, чисто как мужики с мужиками, без оглядки на командира и подчиненных. Всех, конечно, слегка потряхивало, но всё же на истерику и пустую болтовню не сбились, сказывалась выучка (даже Бой вскорости почти успокоился). Довольно быстро единогласно было решено: начальству об увиденном не докладывать, и вообще никому ни словечка. Никто не поверит, как бы мы и сами не поверили. Выкурили еще по одной и прежним маршрутом двинулись дальше, выполнять поставленную задачу, а что еще прикажете делать? Служба есть служба, что бы диковинное там ни летало…

Вот и все. Объяснения у меня как не было, так и сейчас нет. И никакого такого «проклятья» на нас, если обдумать прошедшие годы, не обрушилось. Меня через год, когда война уже началась, отправили на краткосрочные офицерские курсы, получил я один «кубик», и назначили меня с повышением на другую заставу, не так уж и далеко от прежней. И никак не походило, чтобы моя легкость от меня отвернулась: в конце сорок второго получил Красную Звезду, в сорок третьем, когда петлицы меняли на погоны, был уже лейтенантом, в сорок четвертом получил вторую «Отвагу», до сентября сорок пятого ранен был только раз, и то легко, к тому времени уже был женат, сынишка уже ходил. Ну, а в сентябре, когда наши наконец-то двинулись вломить японцам за все хорошее, мы двинулись следом чистить тылы — и снова у меня обошлось в наилучшем виде: пулевое ранение в левое предплечье, навылет в мякоть, довольно далеко от кости, вторая Красная Звезда и медаль «За победу над Японией». В сорок шестом стал начальником заставы в том же пограничном округе, да так на этой должности прослужил — совсем другая стала граница, в сто раз спокойнее, ничего похожего на прежнее. В отставку вышел капитаном, имея двадцать шесть лет календарной выслуги — нам же не засчитывали, как фронтовикам, год за три, несмотря на то, что нам все эти годы приходилось жарковато. Разве что месяц боевых действий против японцев засчитали за три. К слову… Я бы послужил еще, но так уж сложилось… Не то чтобы меня выталкивали в отставку, просто однажды поговорили по душам. Я и сам все понимал: настали другие времена, появилась новая техника, и мне, несмотря на весь опыт, трудновато приходилось на должности с моими-то довоенными десятью классами и краткосрочными офицерскими курсами. Молодые офицеры приходили пусть и без опыта, но их образование было почище моего скудного. Я от них отставал, что и сам прекрасно понимал. Предлагали, правда, перейти в штаб пограничного округа, но я отказался, очень уж заурядная была должность, сводившаяся к подшиванию бумажек. Еще одиннадцать лет прослужил военкомом, сначала в районе, потом в городе. Вырастил двух сыновей, за которых мне не стыдно. С женой все было гладко. В общем, никакого такого «проклятья». И у ребят, я знаю, все сложилось нормально.