Читать книгу "Женские церемонии - Катрин Роб-Грийе"

Иногда мне случается раскрывать нож. На лезвии возле рукоятки остались, различимые при повороте под нужным углом, тонкие темные штрихи. Потом я закрываю его и кладу на прежнее место, между мундштуком и подушечкой для шляпных булавок.

Я больше не покупаю холодного оружия, ни на Таймс-сквер, ни в других местах — если не считать совсем крошечных ножичков, которые используют при нарезании маленьких зеленых лимонов для тропических коктейлей. Тогда мне приходится проверять кончиками пальцев остроту и тонкость лезвия. Обычными столовыми ножами я тоже пользуюсь.

Жизнь понемногу возвращается в прежнюю колею. Иногда даже кажется, что ничего не произошло — только на левом бедре негра сохранились два параллельных шрама, почти одинаковых, а в моей руке — незабываемое острое ощущение ножа, который входит в плоть, не встречая никакого сопротивления. Это было до странности легко…

Мари вернула мне рукопись, предварительно убедившись, что страницы сложены по порядку.

— Ты права: хорошо, что меня при этом не было. От вида крови у меня мороз по коже… Я могла бы не выдержать…

— «Мороз по коже» — то же самое сказала и Гаэтана, когда я спросила ее, почему она так испугалась, увидев, как я втыкаю в кожу негра шляпные булавки.

— Мне бы хотелось познакомиться с этой Гаэтаной! И знаешь, я не замечала за тобой такого пристрастия к ножам!

— Я и сама не замечала… Я всегда избегала смотреть на витрины с холодным оружием — они внушали мне страх…

— А кто автор картины?

— Какой картины?

— На которой святая Ирина исцеляет святого Себастьяна.

— Жорж де Ла Тур. Выпьешь что-нибудь?

— С удовольствием… Добавь немного сока зеленого лимона… Я надеюсь, ты опишешь церемонию клеймения Себастьяна.

— Я это уже сделала. В рассказе «Клеймо».

— А как насчет сцены, о которой ты мне рассказывала — в туалете у J.V.?

— Нет. Что касается таких непристойностей — я могу их пережить, рассказать — с трудом, написать — нет….

— Хорошо, есть еще тот день в Опере и, конечно, парадный ужин!

Через некоторое время Мари добавила:

— Я спрашиваю себя, по некоторому размышлению, не стоит ли тебе убрать мои вопросы. Они ничего не добавляют и превращают все это в литературу…

Превращать в литературу — вот в чем опасность!

Катрин Роб-Грийе
«Интервью с Жанной де Берг»

ПРЕДИСЛОВИЕ

Это может начаться с обычного разговора за завтраком, когда речь заходит о последней модной книге, и собеседники принимаются обсуждать ее с таким воодушевлением, что разговор переходит в спор, и, продолжая его, говоришь себе, что он вполне мог бы стать темой для интервью — почему бы и нет? Именно это и произошло с нами в прошлом году в Сомюре дождливым весенним днем, за разговором о «Сексуальной жизни Катрин М.»[6]. Мы — это Ирен Френ и я, Катрин Роб-Грийе. Я уточняю это потому, что разговор с самого начала велся между двумя женщинами и касался наших женских реакций на это захватывающее произведение. Потом, ради удовольствия, мы продолжили нашу беседу в Париже, встретившись в отеле Изящных искусств, в летнюю жару, и на сей раз она превратилась в интервью — Ирен Френ, с блокнотом в руке, принялась расспрашивать Катрин Роб-Грийе. И, разумеется, двойник последней, Жанна де Берг, появилась очень быстро, уже с первых фраз. Позже, осенью, уже одна, внося исправления в запись беседы, я сделала их ответы более подробными, и в результате получилась эта небольшая книжка.

Катрин де Берг

— Вы были достаточно близки с Катрин Милле, чтобы, войти или часто бывать в том мире, который можно назвать «оргиастическим»; как вы относитесь к ее свидетельствам?

— Мне с самого начала было интересно увидеть описание святилищ этого мира, который я в самом деле посещала лишь изредка, прежде всего из любопытства, в ту великую эпоху беспутства, тогда как она принадлежала ему всецело. У нее интересная манера описания: с неожиданных сторон (количество действующих лиц, место действия и т. д.), отстраненным тоном, очень сдержанным языком, избегающим тех крайностей, которые свойственны произведениям порнографического характера. Больше всего мне нравится, что она смотрит на себя как бы со стороны, словно говорит о двойнике, который одновременно и она сама, и кто-то другой: Катрин М. — это и Катрин Милле, и другая женщина.

— А вы каким-то образом присутствуете в ее творчестве?

— В ее стиле — да, конечно; но также и в подробном описании тех мест проведения «оргий», которые я посещала, при этом, как я уже говорила, не принадлежа к числу постоянных участников. Я узнавала себя и по некоторой застенчивости, послушности, неспособности «приказывать» (когда «другие» должны сами догадываться о ваших намерениях), — качествам, которые в молодости были мне присущи; по сладкому опьянению, забытью, когда словно погружаешься в волны неизмеримого океана; по той легкости, с которой отделяешь сексуальную жизнь от чувствительной. Мне также нравится точность ее описаний, и в особенности ее мастурбационные сценарии; по этому поводу я спрашивала ее, не потеряют ли они свою силу, воплощенные при свете дня; смогут ли они быть действенными при свете; и она ответила: да; что касается меня, когда я вижу их выставленными на свет, они теряют всю свою действенность, обесцениваются.

— Некоторые упрекают автора этих сочинений в излишнем нарциссизме. А вы не замечали за ней этого свойства?

— Лично я в принципе не испытываю враждебности к нарциссизму: все зависит от «Нарцисса». В данном случае я нахожу упрек необоснованным: конечно, она смотрит на себя, обращается к себе, пишет о себе очень подробно, но без особого самолюбования; таким образом, этот подводный камень, если он и есть, она обходит; упрек в эксгибиционизме кажется мне более справедливым. Ее безоговорочные сторонники пытаются отклонить его, приводя в качестве аргумента тот факт, что ее книга — литературное произведение, как будто это само по себе создает преграду для эксгибиционизма и, как следствие — для читательского вуайеризма; мне трудно представить, что Катрин Милле с тем же успехом смогла бы продать больше ста тысяч экземпляров эссе о понятии пространства в современном искусстве. Отвергать подобный упрек — значит скрывать свое истинное лицо! Что до меня, я не нахожу ничего предосудительного в эксгибиционизме как таковом: опять же все зависит от эксгибициониста, от того, кто именно выставляет себя напоказ и как.

— Какая связь между нарциссизмом и эксгибиционизмом в сексуальной сфере?