Читать книгу "Наследница Шахерезады - Елена Логунова"

24 января, 19.15

Очнувшись в медицинском фургоне, Якоб Шперлинг вспомнил не все и не сразу. Например, он не узнал коллегу Фунтеля, созерцающего его с брезгливой жалостью.

И то сказать, обычно на лицах коллег при виде стажера Шперлинга отображались еще менее благородные чувства.

– Доктор, он очнулся! – Коллега Фунтель заметил возвращение Якоба в реальный мир.

– Проснулся, – без эмоций уточнил врач, даже не посмотрев на пациента.

Он заполнял формуляр на планшете, пристроенном на коленке.

– Я не спал, – слабым голосом возразил Якоб и сделал попытку приподняться, но Йохан его удержал.

– Прекрасно спали, стажер, – сухо хмыкнул бесчувственный доктор. – Немного слишком долго, правда, нормально было бы не больше двадцати минут.

– Но как? – Якоб посмотрел на Йохана.

– Мне бы тоже хотелось узнать, как тебя занесло в гущу драки и почему при этом ты был в пледе, как шотландский горец! – язвительно сказал тот.

– А если вас интересует, как случилось, что в разгаре драки вас сморил богатырский сон, то я могу ответить в двух словах: удушающий прием! – сообщил бестрепетный доктор.

– Какой еще удушающий прием? – не понял Якоб.

– Обыкновенный, прекращающий доступ кислорода в мозг с последующим развитием кислородного голодания, приводящего к потере сознания, – любезно объяснил эскулап. – Если через десяток-другой секунд после потери сознания удушающий захват снимается, то обморок переходит в сон, который длится десять-двадцать минут и заканчивается без последствий. А вот если…

Он потянулся, поднял Якобу веко и заглянул в округлившийся глаз, невозмутимо продолжая:

– Если кислородное голодание немного затягивается, то могут пострадать речь, зрение, двигательные функции, психика…

– Э-э-э… – протянул шокированный Якоб.

– Да, с речью точно начались проблемы, – вставил свои пять евроцентов коллега Фунтель. – А психика у него и раньше была не в лучшем виде.

24 января, 19.20

– Вот. – Ирка торжественно вручила Юре мелодично дребезжащий, как люстра, пакет.

– И вот! – Мне она бросила какую-то мелкую кривульку.

Сначала мне показалось, что это обломок одноразовой вилки (особо модного в этом сезоне цвета грюн-гроу), но кривулька была слишком увесиста для пластмассовой. Я поднесла ее поближе к неудержимо слипающимся глазам, рассмотрела, не впечатлилась и напомнила подружке:

– Ир, если это закуска, то не стоило стараться. Ты же знаешь, я не ем морепродукты.

– Это не закуска, а улика! – заявила подружка и забрала у меня сине-зеленую клешню.

– Какая улика, что случилось? – тут же включился в беседу любопытный Юра.

– Это доказательство того, что я не страдаю никакими галлюцинациями! – Ирка потрясла клешней в воздухе. – Гигантский скорпион действительно был!

– И сплыл, – фыркнула я, жестом попросив отвлекшегося Юру вернуться к процессу организации фуршета.

– Ах, если бы! – Ирка отчего-то прониклась сочувствием к тому членистоногому. – Он вовсе не сплыл, то есть не вернулся в родную водную стихию, а трагически погиб под ногами неуклюжих двуногих! Я все-таки сбегала посмотреть, чем закончилась драка…

– Ой! – Я вспомнила, как что-то хрустнуло под каблуком разбудившего меня придурка. – Так вот что это был за звук!

Ирка кивнула и грустно продекламировала:

Тихо полз по полу рак –

Раздавил его дурак!

– Вот только не надо идеализировать гнусный образ этой твари, – ни капельки не растрогалась я. – Сдается мне, совсем не тихо он полз. Ты помнишь, тетки на полу визжали как укушенные? Я думаю, это рак их щипал.

– Ох! А побили за это парня в одеяле! – Ирка проявила присущее ей чувство справедливости и после недолгого колебания зашвырнула клешню в урну. – Так, давайте-ка выпьем… За что?

– За все хорошее! – предложил Юра, успевший откупорить три пятидесятиграммовые бутылочки со шнапсом.

Мне достался абрикосовый.

Он пах точь-в-точь как бабушкино варенье.

Я вспомнила, как булькало в тазу на летней печке несимпатичное с виду коричневое месиво, а я качалась в веревочном гамаке под абрикосовым деревом, вдыхая упоительный аромат…

– За все хорошее, включая крепкий долгий сон без пробуждений по тревоге, – мечтательно понюхав тонкое бутылочное горлышко, добавила я алаверды.

24 января, 20.20

– Проснись! Проснись! Проснись-проснись-проснись! – назойливо гудел мужской голос – не настолько знакомый, чтобы я сразу поняла, что будят именно меня.

– Потише, пожалуйста, вы мне спать мешаете, – пробормотала я недовольно и попыталась перевернуться на другой бок.

– Вот и проснись! – потребовал все тот же голос, и меня чувствительно потрясли за плечо.

Я экономно открыла один глаз.

«Где-то я видела этого бородавочника», – сообщил мой внутренний голос.

– Бородавочник – это дикая африканская свинья, – зачем-то сказала я, открывая второй глаз.

Мужичок с круглой родинкой на подбородке хлопнул белесыми ресницами и глубокомысленно поинтересовался:

– Чаво?

Это уж точно было не по-африкански.

– О, запахло родными овинами, – вздохнула я и неохотно спустила ноги на пол.

– Вставай! Вставай! Вставай-вставай-вставай! – затормошил меня неистовый декламатор простых глагольных императивов.

– Юра, а ты знаешь, что будить мирно спящего – смертный грех? – спросила я, зевая.

– Да ну? Как убийство, что ли? – неожиданно заинтересовался Юра.

– Хуже, – с пугающей убежденностью ответила я, и он отодвинулся:

– Но-но, не надо на меня так смотреть! Ты мне спасибо должна сказать за то, что не проспала свой рейс!

– Мой рейс куда?

– Ты что, не знаешь, куда летишь? В Краснодар, конечно!

– А-а-а.

Я встала, охлопала сумку, огорчительно недолго служившую мне подушкой, еще раз мучительно зевнула и объяснила:

– Были, знаешь, варианты…

Я повесила сумку на плечо, огляделась, не увидела подружку и спросила:

– А Ирка где?

– Не знаю, давай, шевелись, опоздаем! – Юра настойчиво тянул меня прочь от спального места.

Ночь за стеклом потеряла сходство с кипящей манной кашей и сделалась прозрачной и сияющей огнями, как черный хрусталь.

– Так мы сейчас полетим? – спросила я очевидное.

– Если успеем на борт, – ответил Юра и крепко взял меня за руку. – Надо бежать. На старт, внимание… Марш!