Читать книгу "Афганская ловушка - Олег Брылев"

По завершении операции работаем в управлении. Очевидна необходимость дальнейшего развития оргштатной структуры. Корпусные БАО (боевые агитотряды) не могут самостоятельно работать в кишлачной зоне без брони и пехоты. Добиваться прикрытия у комкора нелегко — своих подразделений у него нет, а в подчиненных дивизиях в строю катастрофически не хватает личного состава. Велик некомплект, усугубляемый запредельными масштабами дезертирства. Решаем вводить в штат БАО свою, штатную пехотную роту на бронетранспортерах. Теперь другой казус — комкор заимел дополнительное боевое подразделение, которое зачастую стал забирать из БАО для решения других задач.

Проводим коллегию МО ДРА, заслушиваем поочередно ряд командиров армейских корпусов и дивизий, начальников политорганов, их советников. Разрабатываем директивы, пишем обзоры, критикуем, пытаемся встряхнуть руководство, наладить постоянную систему работы БАО и других сил и средств в зонах ответственности.

Назревает необходимость усиления аппарата в соединениях. Поэтапно разрабатываем штаты и разворачиваем спецотряды вначале в пехотных дивизиях и отдельных бригадах, а затем и в погранбригадах. Но техники не хватает. Она хоть и поступает, но не в том количестве. Позже будет развернут и БАО «Ц» (центра), непосредственно подчиненный Управлению.

В июле получаю команду от старшего группы советников при ГлавПУ генерал-майора Манойлова М.Н. убыть с Вахедом в командировку на погранзаставу Ду-Пушту на иранской границе. Это к западу от Герата. «Зачем?» — «Согласно плану работы в войсках». — «А что мне там делать?» — «Работать». В общем, стереотип обычного политработника. Как и в Союзе, где начальники политорганов сплошь и рядом отвлекали нашего брата куда угодно, не давая работать по прямому назначению и фактически дисквалифицируя специалистов.

Здесь отвлекусь. В те годы сама мысль о какой-либо реорганизации аппарата специальной пропаганды могла казаться кощунственной, хотя кое-где еще раньше я ее высказывал. Приходилось в определенной мере завидовать зарубежным «коллегам» — например, в армиях США, Великобритании или ФРГ, где войсковой аппарат политической разведки и психологической войны более продуманно всегда организационно входил в разведорганы и в отличие от Советской армии более серьезно занимался своими прямыми обязанностями. Исторический анахронизм, сложившийся еще со времен Гражданской, благополучно разрешился в процессе ликвидации ГлавПУ СА и ВМФ и политорганов всех звеньев в 1991 году после разгрома ГКЧП. Целесообразность сохранения, реорганизации и переподчинения 7-го управления и всех нижестоящих структур была очевидна и сомнению не подлежала. В этот период я уже проходил службу в Сочи, но связь с бывшими сослуживцами поддерживал, переживая за происходящее и судьбу того, чему посвятил предшествовавший период жизни. Неоднократно общался с полковником Б.В. Хилько. С ним связывали годы учебы и последующие служебные отношения. В моем представлении Борис Витальевич — добросовестнейший офицер и человек, великолепный организатор — являлся ключевой фигурой в Управлении. Будучи заместителем начальника 1-го отдела, он фактически выполнял роль «начальника штаба», в том числе осуществляя важнейшие задачи взаимодействия с различными управлениями Министерства обороны и Генерального штаба.

Где-то в сентябре 1991 года я позвонил ему и поинтересовался судьбой нашего аппарата. Борис сообщил, что бывшее 7-е будет сохранено, и, возможно, реструктурировано в состав одного из главных управлений Генштаба, но вопрос еще прорабатывается. Я тут же высказал свою точку зрения по поводу возможности в связи с возникшими обстоятельствами решить вопрос конкретно по аналогии с зарубежными армиями. Мол, давно пора. Подробностей не знаю, но результат известен. Думается, что главная заслуга в этом принадлежит Борису Хилько.

Но вернусь к афганским реалиям, в Ду-Пушту. Слетали, вернулись. Я полез в «бутылку», мол, своих дел невпроворот, а тут… Манойлов расценил это как бунт на корабле. Собрали партсобрание, «прочистили». Все как полагается. Однако пошло на пользу, больше в подобные командировки не направляли. Зато «зачастили» на боевые. Всего за два года у меня набралось 220 суток боевых и специальных операций. Без хвастовства, для информации — у других советников нашей группы таких суток набиралось в разы меньше.

Примерно так же обстояло с советниками Генштаба и других управлений МО ДРА. Исключение составлял, пожалуй, лишь советник начальника инженерных войск генерал-майор Куценко Виктор Павлович, замечательный поэт, бард, художник. Не «вылазила» из операций группа управления боевыми действиями во главе с генерал-лейтенантом Д. Шкрудневым, а затем — В. Филиповым. И Михаилу Андриенко, и мне частенько приходилось действовать с ними, особенно в провинциях Пактия и Пактика. Тем не менее я предпочитал, чтобы Андриенко оставался в управлении, так как в отличие от меня он владел дари и был нужнее на «хозяйстве».

Вскоре решил сократить количество выездов начальнику управления Вахеду — в Кабуле он был полезнее. Чаще брал с собою либо его зама подполковника Дост Мухаммада, либо кого-то из начальников отделов. Вообще нередко случалось, что мы, советники, попросту подменяли афганцев и взваливали на себя их функции. Конечно, это было неправильно, но делалось из лучших побуждений. Они особо не возражали, в случае промахов тыкая в нас пальцем.

О том, что за вычетом отпуска фактически треть времени провел на боевых и специальных операциях, сейчас не жалею. От пребывания на боевых, в глухих кишлаках и ущельях, в общем — в гуще событий, у меня набралось слишком много собственных впечатлений и информации. В то же время, являясь советником одного из управлений центрального аппарата, имел возможность быть в курсе многих процессов, происходящих в верхних эшелонах. Это давало возможность одновременно как бы просматривать все срезы афганского котла снизу доверху.

За полгода до замены мне предложили должность в Москве. Я дал согласие, тем более что буквально накануне еле ноги унес из Джагури, центра одноименного хазарейского уезда. Старший нашей группы О.И. Бажора, сменивший М. Манойлова и за несколько месяцев своей службы в ДРА пару раз слетавший в однодневные командировки в пункты постоянной дислокации корпусов (отнюдь не на боевые), вдруг спрашивает: «А сколько времени ты уже в Афганистане?» Ответил, что уже полтора года. «Так отчего же ты торопишься с заменой?» Такие вопросы бывали и со стороны партийных советников, и их коллег из Совмина и других ведомств, в основном сидевших в Кабуле. Они были готовы защищать народную власть лет двести, а сотрудники посольства СССР — в разы дольше. Бажоре ответил, что уже и за полтора года насмотрелся столько, что готов поделиться со многими другими, будь то возможно. Тем не менее замену мне все же прислали ровно через два года со дня прибытия.

Однако скажу честно, что всякий раз, отправляясь в очередной выезд, в какой-то степени завидовал коллегам по центральному аппарату, месяцами не испытывавшим никаких подобных стрессов. Зато в Союз все в равной степени возвращались с геройским видом.

В этом смысле слегка повезло многим тем, чей период службы пришелся на этап «национального примирения», особенно с конца 1986 года. Появившиеся у «духов» в большом количестве «стингеры» и «блоупайпы» начали пачками сбивать летательные аппараты обеих армий. В результате ранее имевшееся за счет авиации превосходство быстро утратилось. Боевые действия сворачивались. Вылеты на них сокращались.