Читать книгу "Четыре друга эпохи. Мемуары на фоне столетия - Игорь Оболенский"

Встреча наша состоялась в квартире Алексея Петровича, в доме на Тверской, фасад которого украшает множество мемориальных досок. Я почему-то думал, что квартиры в этом доме такие огромные, что в них можно заблудиться. Оказалось — совсем нет. По крайней мере, Маресьев жил в довольно скромной квартире с длинным узким коридором, по которому он ходил, упираясь в стены руками.

Первым делом Маресьев попросил домашних принести его пиджак со звездой Героя Советского Союза на лацкане, надел его и только потом заговорил.

— Мне категорически не нравится, когда на меня начинают навешивать всевозможные титулы: «легендарный», «прославленный» и так далее. Поймите, я — человек, а не легенда! В том, что я сделал, нет ничего необыкновенного. И то, что меня превратили в легенду, меня очень расстраивает.

Конечно, все началось после книги Полевого. Я на самом деле не имел ни малейшего понятия о том, что он напишет. Когда повесть напечатали, мне подарили один экземпляр.

Но я его так и не прочитал. Несколько раз пытался, но все как-то.

В принципе Полевой все написал правильно. Придумал, правда, роман, который у меня якобы был с девушкой Ольгой. Хотя созданный им образ советской девушки мне нравится.

Что же касается моего собственного образа, то его оценить трудно. Автор ведь и фамилию героя изменил. Знаете почему? Подстраховался. А вдруг бы я запил или хулиганить начал? Тогда бы книжку запретили. Атак о тех восемнадцати днях, которые я провел в тайге, смогли узнать все.

Я сегодня о них не вспоминаю. Я вообще не вспоминаю то время. Но если вы хотите что-то спросить, не стесняйтесь.

— Что вам тогда помогло выжить и не сдаться?

— Желание жить. Желание выбраться к своим. А у меня ведь даже компаса не было. Я и сегодня просыпаюсь утром и обязательно смотрю, где встает солнце. Так, думаю, на востоке, все правильно. А тогда у меня в течение десяти дней была галлюцинация зрения.

Смотрел вперед и вдруг видел границу аэродрома, которая через несколько секунд исчезала. Потом смотрю — девушка с коромыслом идет. Через мгновение и она растворялась в пространстве. Самым большим лакомством был березовый сок.

Я хотел и само дерево погрызть, но куда там, сил не было. Врачи потом сказали, что все это происходило из-за того, что я ударился головой.

Когда боли начали проходить, я увидел свежие опилки.

И уже стал соображать: раз опилки, значит, люди должны за дровами прийти. Вырыл в снегу яму, обложил еловым лапником и стал ждать. Так и прошли эти восемнадцать дней.

Знаете, я об одном жалею: что не посетил те места еще раз. Успокаиваю себя тем, что часто виделся с ребятами, которые меня спасли.

Вообще, время очень быстро прошло. Мне вот 85 на днях исполняется. А я, честно говоря, их совсем не ощущаю.

И когда мне говорят: «Как хорошо вы выглядите, лет на шестьдесят», — поначалу радуюсь. А потом думаю: ну ладно, выгляжу я хорошо. А печенка, селезенка, сердце? Им-то уже 85.

Алексей Петрович неожиданно замолчал, прислушиваясь к чему-то. Потом вдруг резко поднял руку, словно желая от чего-то отмахнуться, и, будто отвечая на какие-то свои мысли, произнес: «А-а-а, ладно!»

— В общем, на первом месте в жизни — это здоровье, — продолжил он разговор. — А на второе я бы поставил честное отношение к труду. Имейте это в виду.

Самолет Маресьева в марте 1942-го сбили фашисты, и в течение восемнадцати суток раненый летчик полз к своим. Но звание Героя он получил не благодаря сделавшей его знаменитым книге, а гораздо раньше. Да и саму «Повесть.» напечатали только после войны. Опасались, что немцы могут решить, будто в Советской армии плохи дела. Раз уже и инвалидов посылают воевать.

Сам Алексей Петрович о появлении книги узнал случайно — услышал отрывки из нее по радио.

А летать Маресьев хотел с детства. «Трое братье у меня старших, — рассказывает он. — Так вот они — умные. А я, младший, в летчики пошел».

Причем случилось это, как часто бывает, не благодаря, а вопреки. Мальчишкой он часто болел малярией, к тому же страдал от болей в суставах.

Понятно, что с таким здоровьем ни о каком летном училище не могло быть и речи. Будущего героя отправили строить Комсомольск-на-Амуре.

— Я летать хотел, а меня на стройку! Когда попытался отказаться, мне ответили: «Не хочешь? Тогда комсомольский билет на стол». Ну, я и положил. Мать у меня идейная была — плакала, когда узнала, причитала. Но все, к счастью, обошлось. И неизвестно, как бы сложилась моя жизнь, не отправься я все-таки на Дальний Восток. Там, кстати, и сегодня расположен один из лучших авиационных заводов.

Но это не значит, что я поверил в судьбу. Я верю в климат. Что имею в виду? Когда перед отъездом на Дальний Восток я проходил медкомиссию, ко мне подошла незнакомая женщина-врач и так по-матерински сказала: «Алеша, ты, конечно, можешь не ехать. Но знай: если ты одной ногой ступишь на ту землю, все твои болезни пройдут».

Я и подумал, что раз смогу выздороветь, то и летчиком стану. Так оно и получилось. С тех пор верю в климат. Я ведь один из первых строителей Комсомольска-на-Амуре. Получил даже в качестве премии патефон.

— А почему вы всегда так хотели летать?

— Любил я эту специальность. Чтобы понять, это надо почувствовать. Словами не передашь. Когда уже работал инструктором и готовил других летчиков, то специально ждал инструкторского дня, когда сам мог сесть за штурвал и полетать. Это «болезнь» всех летчиков.

Когда Покрышкин, наш трижды Герой Советского Союза, работал в ДОСААФе и я попросил его достать самолет У-2, мол, хочу попробовать хоть разок полетать на этом самолете, он ответил: «Не трави душу, самому хочется».

Я ведь закончил летать лет десять назад. Не верите? Даже когда в качестве пассажира входил в самолет, то всегда просил уступить мне место у иллюминатора. И всегда следил, как и что происходит с самолетом. Так, думал, лайнер выруливает, сейчас прожигает свечи, теперь взлетает. А потом слушал, как работает мотор, перед посадкой искал глазами аэродром.

За штурвалом последний раз сидел в пятидесятых. Я тогда побывал в специальной школе, выступал там, и за рюмкой чая узнал от преподавателей, что курсантам негде и не на чем летать. А я хорошо знал Василия Иосифовича Сталина, он в то время был командующим ВВС Московского округа. Я позвонил ему и сказал, что нужны аэродром и самолеты. Василий Иосифович все дал. Тогда я последний раз и полетал.

— А я думал, вы скажете, что любили летать из-за чувства свободы, которое появляется в полете.

— А я всегда чувствовал себя свободным. Мне никто никогда ничего не навязывал. На совете ветеранов у нас был очень говорливый заведующий одним сектором. Очень любил выступать и говорил все время не по делу. Я с трудом сдерживал себя, пока слушал его. А меня успокаивали: «Вы ведь все равно по-своему сделаете». Так оно и было.

— Завистников у вас, наверное, было немало.