Читать книгу "Мсье Лекок - Эмиль Габорио"

– По какой причине?.. – гневно воскликнул убийца. – По какой причине? Значит, вы, господин следователь, не понимаете, что жестоко, безжалостно терзаете меня. Меня, невиновного, который защищает свою жизнь. Вот уже несколько часов вы изучаете меня со всех сторон. Я чувствую себя словно на гильотине. При каждом слове, которое я произношу, я спрашиваю себя, не приведет ли оно в действие механизм. Вас удивляет моя растерянность! Да я раз двадцать чувствовал холод лезвия, опускающегося на мою шею!.. Послушайте!.. Такой пытки я не пожелал бы даже своему заклятому врагу.

Вероятно, подозреваемый действительно жестоко страдал, поскольку принадлежал к числу тех физических феноменов, которые неподвластны самой непреклонной воле. Его волосы стали влажными от пота. Крупные капли, которые он стирал рукавом, время от времени текли по его побледневшему лицу.

– Я не враг вам, – мягко заметил господин Семюлле, который отнес слова подозреваемого на свой счет. – Следователь не является ни другом, ни врагом подозреваемого. Он друг правды и законов. Я не ищу ни виновного, ни невиновного. Я хочу найти то, что есть на самом деле. Мне необходимо знать, кто вы… И я это узнаю.

– Э!.. Да я готов до посинения твердить: я Май!

– Нет.

– Тогда кто же я?.. Переодетый вельможа?.. О, хотел бы я им быть. В таком случае у меня были бы документы, я показал бы их вам, и вы меня бы отпустили… поскольку вы знаете, мой славный господин, что я такой же невиновный, как и вы.

Следователь встал из-за стола и прислонился к камину в двух шагах от подозреваемого.

– Не стоит продолжать, – сказал он.

И тут же, изменив тон и манеры, он добавил с совершенной учтивостью светского человека, который обращается к одному из равных себе.

– Окажите мне честь, сударь, и поверьте, что я наделен достаточной проницательностью, чтобы разглядеть, несмотря на вашу трудную роль, которую вы играете с обескураживающим талантом, высшего человека, человека, наделенного редкими способностями…

Лекок заметил, что это резкое изменение тона сбило с толку убийцу. Убийца попытался рассмеяться. Но из его груди вырвался мрачный, как рыдание, смех, а на глазах блеснули слезы.

– Я не буду вас больше мучить, сударь, – продолжал следователь. – Впрочем, сейчас, вступив на зыбкую почву, я проиграю, в чем со всей скромностью признаюсь. Я вернусь к рассмотрению вашего дела, когда у меня на руках будет достаточно доказательств, чтобы раздавить вас…

Следователь собрался с мыслями, а потом медленно, делая ударение на каждом слове, добавил:

– Только не ждите от меня поблажек, которые я сейчас охотно даю вам. Правосудие гуманно, сударь, то есть оно снисходительно относится к некоторым преступлениям. Оно измеряет глубину пропасти, в которую может скатиться порядочный человек, оказавшийся во власти страстей. Я обещаю щадить вас, если это не будет противоречить моему долгу… Скажите, сударь… Должен ли я попросить присутствующего здесь полицейского выйти? Хотите ли вы, чтобы я дал какое-нибудь поручение своему секретарю?..

Следователь замолчал. Он ждал, какое впечатление произведет это последнее усилие.

Убийца бросил на следователя один из тех взглядов, которые стараются проникнуть в глубины души. Его губы зашевелились. Можно было подумать, что он вот-вот заговорит… Но нет. Сложив руки на груди, он прошептал:

– Вы честны со мной, сударь. К сожалению, я всего лишь жалкий тип, как я вам и сказал: Май, артист, зазывающий публику, приветствующий ее…

– Воля ваша, – печально произнес следователь. – Господин секретарь зачитает протокол вашего допроса… Слушайте.

Гоге тут же принялся читать. Подозреваемый слушал, не делая никаких замечаний, но в конце он отказался подписывать протокол, опасаясь, как он заявил, «какой-нибудь тарабарщины».

Через несколько минут жандармы, которые привезли подозреваемого, доставили его обратно в тюрьму.

Глава XXII

Когда подозреваемый вышел, господин Семюлле опустился в кресло. Он был изможден, раздавлен, уничтожен, как это случается после невероятных усилий, затраченных впустую.

Крайнее напряжение всех способностей его ума и души сменилось непреодолимой прострацией. У него едва хватило сил, чтобы вытереть носовым платком, смоченным в свежей воде, горящий лоб и воспаленные глаза. Этот ужасный этап следствия длился не менее семи часов.

Улыбающийся секретарь, который все это время сидел за столом и писал, встал. Он был рад размять ноги и пощелкать пальцами, поскольку устал держать перо. Тем не менее он не был расстроен. Драмы, которые в течение стольких лет разыгрывались у него на глазах, не перестали вызывать у него почти театральный интерес. Гоге возбуждали непредсказуемость развязки и осознание своего небольшого участия в процессе.

– Какой мерзавец!.. – воскликнул секретарь, напрасно ожидавший, что следователь или полицейский скажут несколько слов. – Какой негодяй!

Обычно господин Семюлле доверял в определенной степени большому опыту Гоге. Он даже иногда советовался с ним, несомненно, точно так же, как Мольер советовался со своей служанкой. Но на этот раз он не разделял мнения Гоге.

– Нет, – задумчиво сказал следователь, – этот человек – не мошенник. Когда я мягко заговорил с ним, он действительно разволновался, даже заплакал. Я готов поклясться, что он хотел довериться мне, но не решился…

– Да!.. Он сильный, – согласился Лекок. – Очень сильный!

Похвала молодого полицейского была искренней. Он вовсе не сердился на подозреваемого за то, что тот обманул его расчеты и даже оскорбил. Наоборот, он восхищался его ловкостью и отвагой. Он готовился вступить с ним в борьбу не на жизнь, а на смерть, надеялся на победу… Не важно! Лекок чувствовал к нему тайную симпатию, которую внушает достойный противник.

– Какая собранность, – продолжал Лекок. – Какое хладнокровие, какая отвага!.. Ах!.. Нет слов, его система абсолютно все отрицать – настоящий шедевр. Она совершенна, в ней все гармонирует. А как он изображал этого непостижимого персонажа, этого паяца!.. Да, бывали минуты, когда я с трудом сдерживал себя, чтобы не зааплодировать. Что по сравнению с ним хваленые актеры?.. Чтобы создавать иллюзию, великим артистам нужна видимость сцены… А он в двух шагах от меня поражал мое воображение.

Постепенно следователь пришел в себя.

– Знаете, господин полицейский, – сказал он, – что доказывают ваши справедливые рассуждения?

– Я слушаю вас, сударь.

– Ну что же, вот мои выводы. Или этот человек действительно Май, «зазывающий публику», как он говорит, или он принадлежит к самым высоким кругам общества. Середины тут нет. Только в самым низах или среди сливок общества можно найти ту яростную энергию, которую он продемонстрировал, такое презрение к жизни, такое присутствие духа, такую решимость. Обычный буржуа, привлеченный в «Ясный перец» какой-нибудь скрытой страстью, давно бы во всем признался и молил бы, чтобы его поместили в тюремное отделение, где он мог бы питаться за собственный счет…