Читать книгу "Через испытания - к новой жизни. Причины наших заболеваний - Рюдигер Дальке"

Заповедь о том, что следует почитать старость, соответствует давно канувшим в Лету временам, когда преклонный возраст и старые люди представляли собой что-то особенное. Сегодня, если уж мы и «почитаем» старость, то очень прозрачным способом, ограничиваясь фальшивыми уверениями, что все не так плохо, что времена, когда вы будете выглядеть старо, еще не наступили. При этом главную роль играет коротенькое слово «еще»: «Вы еще совсем не выглядите старым», или «У него еще очень подвижный ум», «Ему еще совсем не дашь его лет». Ну и, пожалуй, самый суровый приговор: «В душе он совсем мальчишка». Эти слова ставят глуповатого подростка выше старика и – как бы мы не противились – звучат достаточно смешно. Мы уважаем не старость, а ту ловкость, с которой человек прячет ее признаки.

Становясь бабушками и дедушками, многие из нас впадают в депрессию, вместо того чтобы радоваться новым задачам. Не удивительно, что на отношение к внукам сильный отпечаток накладывает страх перед старостью. А ведь естественная близость бабушек (дедушек) и внуков помогает пожилым «стать как дети». Два поколения имеют возможность встретиться в мандале жизни на более глубоком уровне, потому что, хотя они и движутся в разные стороны, но зато в одной и той же сфере. Именно поэтому старшее и младшее поколения зачастую понимают друг друга лучше и глубже, чем родители и дети, которые движутся в одном и том же направлении, но на разных позициях.

Аналогии между началом и концом жизни достаточно глубоки. В мандале оба эти участка жизни соприкасаются, исходя или впадая в середину в одной точке. В спиральной мандале они входят друг в друга. Если бы не стоматологи, то беззубое детство и беззубая старость были бы похожи. Следовательно, агрессия развивается постепенно, но в старости сходит на нет. Агрессия – это сила нового начинания, которая сначала должна расти, а потом сходить на нет. Гомеопаты зачастую используют одни и те же средства для раннего детства и поздней старости. Действительно, человек проходит фазы развития еще раз, но в обратном направлении. Физически неуверенные шаги только что вставшего на ноги малыша похожи на шаркающую походку старика, который еще не слег окончательно. Нечеткая речь характерна для начала и для конца пути. Необходимые в детстве пеленки снова могут понадобиться в старости. Слабая поначалу иммунная система постепенно развивается, но к старости снова слабеет. И даже в области души тоже можно найти совпадения. Лепечущий малыш не может молчать, но ведь то же самое происходит и со стариками, которые постоянно бормочут что-то себе под нос. И те, и другие во время еды пускают слюни. То, что мы прощаем в начале жизни (хотя нам это и не очень нравится), становится ужасно неприятным в конце. А вот о разрешенной душевной аналогии можно только мечтать, ведь к ней-то и следует стремиться.

Серьезной связью между началом и концом, например, становится отсутствие необходимости иметь успехи. Близость к центру мандалы дает возможность жить расслабленно даже в нашем обществе, где царит высокое напряжение. У стариков уже есть время рассказывать разные истории, а у детей еще есть время их слушать. Это тот отрезок жизни, когда у одних еще, а у других уже нет ничего серьезного, поэтому можно радоваться жизни. У них еще (уже) нет расписания уроков и ежедневника, нет обязанностей, можно поспать после обеда или в любое другое время (окружающие относятся к этому очень хорошо), потому что те, кто ведет серьезную жизнь, любят, чтобы их оставили в покое и малые, и старые.

Мы ставим архаичные народы гораздо ниже себя, потому что они, дескать, оставляют стариков умирать в одиночестве. А разве мы не делаем того же самого? Ведь мы помещаем стариков в дома престарелых. И речь, чаще всего, идет не о тех домах, где старики могут чувствовать себя как дома. Нет, как правило, это подобия камеры хранения, в которых пожилые люди получают необходимые предметы материального мира, но лишены всего остального. Основная задача таких домов – изъять стариков из жизни, развязав руки младшему поколению. Если человек боится старости, то ему не хочется постоянно иметь перед глазами напоминание о том, что все мы смертны.

«Хранение» малышей в яслях, детских садах и группах продленного дня, в принципе, то же самое. В доме престарелых речь навряд ли идет о подведении итогов жизни, да и в детском саду мало что напоминает о подготовке к ней. Самое главное – что родители получают возможность освободиться от детей легальным, одобренным в обществе способом, просто-напросто убрать их с дороги, потому что дети часто стоят у них на пути. А то, что в «камере хранения» их чад чему-то учат, позволяет им не испытывать мук совести.

Гораздо более явственно и жестоко проявляется данная тематика, если мы обратимся к еще более ранней и еще более поздней фазам. В начале, когда новая жизнь создает массу неудобств, в течение нескольких месяцев мы можем принять решение, оставить ее или устранить. В конце у нас, конечно, больше колебаний, но все-таки мы размышляем о том, как бы поскорее покончить с мучениями. Аборт и эвтаназия затрагивают одну и ту же область мандалы жизни.

Картины старческих болезней

Типичные для нас старческие явления необязательны, мы можем увидеть это на примере подавляющего большинства старых индейцев и чернокожих. Такие явления типичны для нашего времени и для нашего общества. Можно назвать, например, старческую дальнозоркость, которая в юности проявляет свой противоположный полюс, близорукость. Поскольку из-за близорукости молодой человек вынужден пристально рассматривать свое жизненное поле, кругозор сужается, будущее же оказывается не в фокусе. Даль, которая его так интересует, расплывается и теряет резкость очертаний. Заболевание дает ему понять, что он как на даль, так и на будущее накладывает пелену, чтобы иметь возможность жить своими иллюзиями, не замечая острых и жестких углов реалий жизни.

Дальнозоркость в буквальном смысле слова вырывает из рук старика ежедневную газету. Скоро его руки оказываются недостаточно длинными, чтобы увидеть что-то во всей резкости очертаний. Ему приходится держать любые предметы как можно дальше от глаз, чтобы иметь возможность их разглядеть. Его задача – научиться видеть дальние горизонты. Его тема – развитие перспективы жизни. Ближайшее размыто, нечетко. Идея – освободиться от ежедневных проблем и переложить их на плечи младшего поколения. Старый крестьянин, переселившийся на свой надел, больше не должен заботиться о хлебе насущном. Это мечта любого пенсионера. Он (в идеальном случае) имеет все необходимое, а государство или фирма – бывший работодатель берет на себя все заботы, чтобы старый человек имел возможность подумать о душе. Дальнозоркость – это попытка разглядеть даль. Но, как правило, старые люди не отдают себе в этом отчета, они не посвящают себя этой тематике, чтобы не признаваться в старости.

При ближайшем рассмотрении можно обнаружить аналогию дальнозоркости с усиливающейся забывчивостью. Старики забывают то, что произошло только что. Давнее прошлое они помнят довольно хорошо. Характерный пример: пожилой человек приходит в магазин и не может вспомнить, что ему надо купить, при этом он долго рассказывает продавцу истории из своей военной юности. Действительно, ему необходимо как можно скорее освободиться от настоящего, от мелочей, чтобы обратиться к решающим событиям. Это звучит грустно, но у многих пожилых людей воспоминания о войне – самое лучшее, что было в жизни. Там, далеко от дома, под постоянной угрозой смерти, они сильнее, чем когда-либо, ощущали, что живут. Даже если забывчивость связана с церебральным склерозом или болезнью Альцгеймера, процесс развивается по тому же самому образцу: сначала из памяти выпадают повседневные мелочи.