Читать книгу "Кто бы мог подумать! Как мозг заставляет нас делать глупости - Ася Казанцева"

В учебнике Дмитрия Жукова «Биология поведения. Гуморальные механизмы» перечислены три ситуации, в которых возникает смещенная активность. Первый случай — это столкновение двух сильных мотиваций, при котором ни одна не может одержать окончательную победу. Допустим, вы очень хотите позвонить прекрасному юноше с длинными ресницами, чтобы позвать его в гости посмотреть ируканские ковры, но в то же время вам очень-очень страшно, что он вам откажет да еще и подумает, что вы навязчивая идиотка, которая не дает ему покоя. Рациональное существо в такой ситуации все-таки позвонило бы, будучи готовым и к согласию, и к отказу (согласие, кстати, более вероятно), или, например, решило бы, что не готово идти на риск получить такой удар по самооценке и поэтому звонить не будет. Но не такова девушка! Она будет терзаться от этого противоречия мотиваций целый день, неделю, месяц, всю зиму и еще часть весны — и каждый раз практиковать смещенную активность (а именно зависать в «Фейсбуке») до момента закрытия метро, когда вопрос решится сам собой. Пусть ее утешает то, что ее поведение по крайней мере естественно с биологической точки зрения.

Вторая ситуация — это конкуренция поведенческих стереотипов, то есть человек (или другое животное) знает, чего хочет, но не может выбрать путь, который приведет его к цели. Например, у тех же дерущихся птиц более слабый соперник хочет прекратить конфликт, но не понимает, как именно лучше это сделать: убежать, подчиниться или все-таки честно проиграть в бою? Не в силах сделать выбор, бедное создание вообще прекращает драку и начинает клевать зерно, как будто ничего не происходит.

Третий случай возникновения смещенной активности — это полное отсутствие какой бы то ни было готовой программы поведения для совершенно новой ситуации, в которую попало животное или человек. В учебнике Жукова приводится такой пример: если ребенок в соседней комнате внезапно начал кричать и прыгать или, наоборот, там наступила полная тишина, то это наверняка означает, что ребенок добрался до какого-то предмета, который ему было строго запрещено трогать, и сломал его. Готовой программы действий на этот случай у ребенка нет, и поэтому он либо в ужасе замирает, либо разражается серией хаотичных двигательных актов — выбор между этими вариантами зависит от индивидуального типа реакции на стресс.

Смещенная активность существует, это вполне признанная научная концепция, но она, в отличие от многих других компонентов стрессорной реакции, до сих пор относится к биологии двадцатого, а не двадцать первого века — в том смысле, что не изучены ее нейрофизиологические, молекулярные и генетические механизмы. В основном она используется в поведенческих экспериментах, например, для оценки уровня тревожности у приматов: чем больше обезьяна чешется и перебирает себе шерсть, тем более непонятной и потенциально опасной кажется ей ситуация, в которой она оказалась2. Эта связь может использоваться при тестировании фармакологических препаратов, потому что лекарства, понижающие или снижающие уровень тревожности у людей, действуют аналогичным образом и на обезьян. Расспросить животных об их чувствах довольно сложно (тем более что в экспериментах используются не человекообразные обезьяны, а более простые виды, не способные к усвоению языка глухонемых), но зато можно проанализировать долю смещенной активности в поведении и выяснить, какие фармакологические воздействия могут ее повышать или снижать.

Что такое стресс и почему с ним бесполезно бороться

В переводе с английского stress — это давление, нажим, напряжение, нагрузка. Примерно так этот термин и используют в журнале Cosmopolitan (которому вообще чудовищно не хватает научного редактора — никогда не прощу им слово «митохондрий» в мужском роде!) и вообще в кухонной психологии. Толпа в метро, говорят, это для меня стресс.

Митохондрия — органелла, обеспечивающая клетку энергией. В глазах редакторов глянцевых журналов она, по-видимому, просто не может быть женского рода.

Но в биологии, медицине и академической психологии за словом «стресс» закрепилось почти противоположное значение. С легкой руки Ганса Селье, венгерско-канадского эндокринолога, основавшего первый в мире Институт стресса3, этим термином стали обозначать не само воздействие (что было бы логично с точки зрения первоначального смысла слова), а реакцию организма на него. При этом Ганс Селье впервые формализовал основные признаки, общие для всех форм стресса4. Во-первых, это неспецифическая физиологическая реакция, абсолютно одинаковая для тысяч разнообразных воздействий внешней среды, от холодного душа до столкновения с соперником. Во-вторых, она может наблюдаться на разных уровнях организации, от клетки до целого организма. В-третьих, при возникновении стресса каждый раз происходит выбор между двумя возможными вариантами ответа на стимул: принятием или борьбой (в случае отдельной клетки это означает, например, попытку разрушить молекулы яда либо попытку научиться с ними жить). И наконец, стресс — это не обязательно реакция на что-то плохое, его могут с равным успехом вызывать как вредные, так и полезные сдвиги во внешней среде — любое новое явление, под которое необходимо подстроиться.

Тот же Дмитрий Жуков, чей учебник по биологии поведения я тут непрерывно цитирую (что вполне оправданно, потому что он в своем Институте физиологии имени Павлова как раз изучает стресс), особенно подчеркивает в своих публикациях значимость новизны. По его определению, «стресс — это реакция на непривычные изменения среды, а не на любые, или сильные, или вредные для организма». Именно поэтому толпа в метро — это не стресс и даже не стрессогенный фактор. Столкновение с толпой действительно приведет к серьезному стрессу, если вы спускаетесь в метро первый раз в жизни (или хотя бы первый раз за год), но если у вас просто тонкая душевная организация и толпа раздражает вас каждый день, то называть это стрессом биологически некорректно. Стресс — если использовать этот термин в научном смысле — сопровождается конкретным набором физиологических изменений, которые можно выявить в лаборатории. Толпа в метро ни у одного жителя большого города никаких подобных изменений не вызывает, потому что иначе мы бы давно свихнулись.

Интереснее всего в стрессе именно факт одинакового ответа на разнообразнейшие стимулы. Если вас облили холодной водой или привели в сауну, если вы катаетесь на американских горках или падаете с лестницы, если вы убегаете от тигра или тренируетесь в фитнес-центре, если на вас нападает грабитель или вы сами на кого-нибудь нападаете, если вы расстаетесь с молодым человеком навсегда или если он внезапно ловит вас ночью у метро с цветами и сообщает, что у него случилась настоящая любовь, — во всех этих ситуациях организм реагирует одним и тем же образом. Столкнувшись с чем угодно, если это случилось неожиданно и может потребовать активных действий, наш умный организм, продукт миллионов лет эволюции, запускает на полную мощность свою симпатоадреналовую систему и гипоталамо-гипофизарно-надпочечниковую ось5. Под этими красивыми словами скрываются два основных пути ответа на стресс, причем первый преимущественно связан с мгновенной реакцией и разворачивается за секунды, а второй обеспечивает долговременную адаптацию к стрессу, и речь идет о минутах и часах.