Читать книгу "Постдемократия - Колин Крауч"

Так что неолиберализм не был такой уж жесткой док­триной, какой казался. Если кейнсианство поддержи­вало массовый спрос за счет государственного долга, то неолиберализм попал в зависимость от гораздо бо­лее хрупкой вещи: частных долгов миллионов относи­тельно бедных граждан. Долги, необходимые для под­держки экономики, были приватизированы. Поэтому я и называю режим экономической политики, при ко­тором мы жили последние пятнадцать лет, не неолибе­рализмом, а приватизированным кейнсианством.

Что будет дальше? Следует ли нам ожидать мас­штабной национализации или радикального дерегули­рования? Какой политико-экономический режим при­дет на смену приватизированному кейнсианству?

Будем реалистами: предложения радикальных ле­вых и правых не встретят поддержки избирателей, да и правительствам они неинтересны. Никто не со­бирается переходить к социализму, а поскольку для сохранения капитализма нужно иметь уверенных по­требителей, то режим приватизированного кейнсиан-ства сохранится, хотя и в преобразованном виде.

Распространенные страхи перед национализаци­ей банков и крупных компаний едва ли оправдаются, так как в этом не заинтересованы ни правительство, ни сами банки. Скорее всего, ими будут управлять не­многочисленные копрорации, признанные достаточ­но ответственными. Постепенно мы придем к более согласованной системе, основанной на добровольном регулировании и управляемой небольшим числом кор­пораций, поддерживающих тесные связи с правитель­ством.

Здесь и гадать нечего: такова общая тендения в отно­шениях государства и корпораций и кризис приведет лишь к ее усилению. Политики, разделяя неолибераль­ные предрассудки относительно государства как тако­вого и считая, что руководство корпораций лучше знает, что нужно делать, все чаще будут опираться на корпора­тивную социальную ответственность в деле достижения определенных политических целей. Крупный бизнес бы­вает очень умен и знает, как отвлекать от себя внимание недовольных и отвергать выдвигаемые обвинения, дей­ствуя на опережение и, когда надо, договариваясь.

При таком режиме наверняка будет меньше разго­воров о рынке, свободе выбора и ограничении участия государства в экономике. Скорее, между компания­ми и правительством сложатся партнерские отноше­ния. Главным лозунгом будет не «рынок — это благо», а «корпорации — это благо».

Какие это будет иметь политические последствия?

Это, безусловно, приведет к росту влияния корпо­раций на политику: они будут выступать не столько в роли лоббистов, сколько в роли разработчиков госу­дарственной политики вместе с правительствами или даже вместо них. Корпорации выработают для себя соответствующие кодексы поведения и формы ответ­ственности. Они станут едва ли не главными поли­тическими субъектами. Партии, будь то правые или левые, вынуждены будут пойти на сделки с корпора­циями, а различия между их экономическими про­граммами и реальной политикой станут еще менее за­метными, чем сейчас. В партийной политике сохра­нится много такого, чем можно будет заниматься и дальше: распределение государственных расходов, вопросы мультикультурализма, безопасность. Исчез­нет то, что раньше составляло сердцевину партийной политики, — базовая экономическая стратегия; надо сказать, впрочем, что в большинстве стран она исчез­ла уже несколько лет назад, хотя ее следы и обнаружи­ваются в риторике отдельных партий.

Конечно, этот режим будет не по нраву ни неолибе­ралам, ни социал-демократам, но именно этот режим мы, скорее всего, получим, и именно он сможет в оче­редной раз примирить капитализм и формально демо­кратическую политику.

Демократическую? На ум приходят слова американско­го политического ученого Чарльза Линдблома, сказанные им еще в 1976 году: «Крупные частные корпорации плохо вписываются в демократическую теорию. По правде го­воря, они вообще в нее никак не вписываются».

Что ж, согласен. Пять лет назад ровно об этом я напи­сал книгу с красноречивым названием «Постдемокра­тия». Конечно, это означает определенный отход от де­мократии и не вызывает большого восторга, но в кон­це концов выбор у нас невелик — либо ответственные корпорации, либо безответственные. Лучше иметь пер­вые, а не вторые.

Не имеем ли мы здесь дело с очередной версией «конца истории», на сей раз корпоративного?

Конечно, нет. Это лишь идеальный тип будущего ре­жима. Но сложность реальной жизни исключает воз­можность его чистого воплощения. Рано или поздно внутренние противоречия дадут о себе знать. У Гегеля был интересный персонаж — «крот истории». Он про­должает копать.