Читать книгу "Как готовили предателей. Начальник политической контрразведки свидетельствует… - Филипп Бобков"

На внеочередном Съезде народных депутатов СССР (март 1990 год) была отменена 6-я статья Конституции, законодательно закреплявшая руководство КПСС. Тогда же Горбачев был избран съездом Президентом СССР. Фактически произошло то, что вскоре получило название «самоубийство КПСС»: не создав действительно новой системы власти, она демобилизовалась. Это можно сравнить с отречением от престола Николая II, который глубоко заблуждался в способностях тогдашней оппозиции удержать власть. Но в случае с Горбачевым страна не находилась в длительной мировой войне, не было никакого непримиримого конфликта интересов в обществе и не было никакой «революционной ситуации». (Афганская война была болезненным, но локальным явлением.)

Как только КПСС стала уступать власть, она превратилась в живой труп, от которого надо скорее избавиться. Последовали односторонние решения прибалтийских республик о создании независимых национальных государств. Началось бегство республиканских элит от центра, который представлялся источником слабости. 12 июня 1990 года Съезд народных депутатов Российской Федерации принял декларацию о государственном суверенитете России и верховенстве российских законов. Борис Ельцин, избранный Председателем Президиума Верховного Совета РСФСР, стал лидером оппозиции. В СССР началось двоевластие. Российские власти первыми начали рыночные реформы, приняли ряд постановлений, ограничивающих действие законов СССР на территории РСФСР.

Особенно сильный удар получила союзная финансовая система после того, как российское руководство решило ограничить поступление налогов в центральный бюджет. С этого момента распад СССР был неизбежен. Вслед за Россией декларацию о независимости приняли 20 июня Узбекистан, 23 июня — Молдавия, 16 июля — Украина, 27 июля — Белоруссия. Карелия объявила о суверенитете 10 августа, затем Татарстан, Башкортостан, Бурятия, Абхазия…

Положение союзного руководства усугублялось с каждым днем. Оно в глазах общественности превратилось в реакционеров, не желающих улучшить жизнь народа либеральными реформами. Авторитетные представители интеллигенции выступили на стороне Ельцина, который в глазах большинства стал выразителем национальных интересов России».

* * *

В дополнение ко всем этим фактам, изложенным историком, приведу один эпизод из моих личных воспоминаний. Это было на первом Съезде Совета народных депутатов РСФСР, избранных в 1990-м. Там прозвучал доклад Председателя Президиума Верховного Совета РСФСР Воротникова о суверенитете России. Даже само название звучало, мягко выражаясь, — странно. А провозглашалось верховенство российских законов над общесоюзными. Ни в одной стране мира не было такого. Как могут, например, законы Саксонии, Тюрингии или Баварии верховенствовать над федеральными законами Германии? Правда, в любом штате Америки существуют свои собственные законы, но они не противоречат Конституции США.

Если республика может не подчиняться конституционным законам СССР, не признавать и не выполнять их, значит, она может не признавать и самого СССР. В декларации также было сказано о том, что новый закон вводится в действие с момента его принятия. На этом особенно настаивал только что избранный Председатель Верховного Совета Борис Николаевич Ельцин. Понимая, что это практически означает отмену действующей Конституции РСФСР и грубейшее нарушение Конституции СССР, я понял, что надо срочно что-то предпринимать.

Вышел из зала, поговорил с генералом Кобецом и еще с одним генералом. Пришли вместе к выводу, что сейчас все решают часы, а может быть, минуты, — вот-вот проект декларации поставят на голосование. Стало еще тревожнее, когда кто-то из собеседников обратил внимание, что и в других выступлениях звучала идея расчленения Союза и выступающим никто не возражал. Просить слова? Съезд заведенный, взбудораженный — не поддержат, это все равно, что воду черпать решетом. Я предложил немедленно идти к Горбачеву, благо он находился близко, в Кремлевском дворце съездов, на учредительном съезде компартии РСФСР.

Собеседники согласились, хорошо понимая всю ответственность такого шага. Шел проливной дождь, но мы от волнения даже не замечали, что идем вдоль стен зданий под потоками воды с крыш.

Во Дворце съездов я попросил срочно разыскать Плеханова, начальника 9-го Управления КГБ, ведавшего охраной Политбюро. Попросил его, также срочно, пригласить из зала Крючкова, чтобы посоветоваться с ним, перед тем как идти к Горбачеву. Плеханов привел сразу двоих — и Крючкова, и Горбачева. Мы показали проект декларации, объяснили, в чем суть тревоги. Горбачев прочитал, подумал и сказал:

— Ничего страшного не вижу. Мы уже многое обсуждали.

— Это же, по существу, отказ от властных полномочий Союза, — изумились мы.

— Да нет, это Союзу не угрожает… Но если вы не согласны, покиньте съезд. Такая демонстрация может быть только полезной… А причин реагировать на это союзным властям я не вижу, — сказал Горбачев.

Назад мы шли молча, не в силах что-либо осмыслить. Поразила двойственность ответа, хотя уже к тому времени мы не раз ее наблюдали. На каком-то этапе все стали замечать двойственность его поведения: одно произносилось в каком-то узком кругу, где вырабатывались политические решения, а прямо противоположное — внедрялось в практику. Я был на пленуме ЦК партии, лично слушал, что он говорил, вернувшись из ГДР, — «мы эту страну в обиду не дадим». Очень похоже на то, что говорилось китайцам после XX съезда Хрущевым: «Мы Сталина в обиду не дадим»…

А дальше ФРГ растоптал, поглотил Восточную Германию, и Хонеккер и все окружавшие его коммунисты попали в ситуацию репрессий. И Горбачев ничего не сделал для их защиты.

Примеров таких можно было привести огромное множество, и все-таки эта новая ситуация, проявляющая двойственность Горбачева, когда он, с одной стороны, говорит о том, что ничего опасного, а с другой — предлагает: «покиньте съезд», доводила до абсурда сам смысл происходящего.

А потом выплыло главное: верховенство законов России над советскими — это угроза СССР, шаг к развалу, неужели президент этого не понимает? Но такого быть не может. Значит, он допускает развал страны, расчленение.

* * *

Возникает закономерный вопрос: а что же делал в этих условиях КГБ? Почему органы госбезопасности не противостояли тем, кто, находясь у власти, предрешил гибель государства?

Как-то в Ленинграде (в 70-х годах) мне показали в архивах КГБ 200-страничный том, полностью написанный от руки и датированный 1915 годом. Это было произведение одного капитана жандармерии, который описывал ситуацию в социально-демократических кругах: большевиков, меньшевиков, социал-революционеров и т. д. Очень подробно и тщательно, что выдавало глубокое знание вопроса, офицер «охранки» описывал дискуссии «нигилистов», объясняя, как была разработана их стратегия. Самое важное: он писал черным по белому, что власти зря недооценивают личность Ленина! Он заканчивал пророческой фразой: «Сила, способная произвести смену политической власти в России, уже родилась». Как мы знаем, царский режим не воспринял этого предупреждения.

Руководители КПСС вели себя подобным же образом в то время, как их постоянно предупреждали о развитии угрожающих центростремительных тенденций в нашей стране. В перестроечные годы таких примеров было множество. За два года до развязывания событий в Нагорном Карабахе и до развязывания войны — назовем вещи своими именами — между Арменией и Азербайджаном я сам лично предупреждал секретаря КПСС Лигачева об опасности кровавого конфликта. Горбачев также ничего не вынес из ситуации, но продолжал свои двусмысленные высказывания — необдуманно привечал одних, отвергал других. Ситуация воспалялась, а Кремль продолжал повторять нам: «ничего страшного не происходит, не драматизируйте». В 1988 году во время погромов в Сумгаите и первых столкновений в Нагорном Карабахе Лигачев признался мне, что вспоминал о нашей встрече. К сожалению, уже было пролито немало крови… И что было потом — общеизвестно: первые беженцы, тысячи трагедий…