Читать книгу "Архив Шевалье - Максим Теплый"

– Да, Борис, – согласился Скорочкин, – он прав. А пока надень-ка шлем, вон идут наши демократы. Не надо, чтобы они тебя с такими лицевыми дефектами наблюдали. Здравствуйте, Антон Борисович! – поприветствовал он почти без паузы входящего в зал высокого блондина. – А это кто с вами? Мы же договаривались – если кого-то нового приводите, предупреждайте!

– А я и предупредил, – спокойно ответил блондин. – Только не вас, милейший, а Бориса Нодарьевича! Хочу вам представить, господа: полковник Цапля, воевал в Афганистане, десантник.

– Честь имею! – рявкнул полковник утробным басом. – Где есть тигр, я его буду укротить?

– Чего-чего? – изумленно переспросил Скорочкин.

– Шутка! – еще гуще произнес Цапля. – Это из фильма «Полосатый рейс». Я его как посмотрел еще в первом классе, так и шучу теперь, как тот укротитель из фильма. Не постоянно, конечно. Только когда здороваюсь.

– Ладно! Не придуривайся! – Антон Борисович Братский хлопнул полковника по могучей спине. – Он умница и интеллектуал, каких мало, но иногда специально гнет из себя солдафона. Эпатирует! Характер у него такой: всегда все делать с вызовом! Вот кого надо в министры обороны, Борис Нодарьевич! А не этого вашего Пашу Запорожца. И даже не вашего Плотникова, господин Скорочкин. Я же знаю, что вы уговариваете генсека назначить на эту должность вашего пожирателя партбилетов.

– Хватит! – хлопнул по столу Беляев. – Кстати, а почему вы моего министра Пашей Запорожцем называете? Он же вовсе не из Запорожья. Он вроде бы родом из деревни где-то под Рязанью.

– «Запорожец», Борис Нодарьевич, пошло не от географии, а от манер вашего министра. Ничем не гнушается. Взятки «Запорожцами» берет, причем даже с ручным управлением.

– А зачем ему «Запорожцы»? – искренне удивился Беляев. – Да еще с ручным управлением. Он же вроде не инвалид?

Братский хмыкнул:

– Да потому что доступ к ним имеет. Ему предписано эти машины выдавать тем, кому положено, причем бесплатно, а он их продает на сторону.

– Проверю! – грозно сказал Беляев. – Если правда – башку ему сверну. А если врешь, то тогда тебе, Братский, сверну…

Пока они обсуждали министра, комната постепенно наполнилась людьми, которых очень трудно было представить членами одной команды, настолько они отличались друг от друга. Разным было все: возраст, манера одеваться, поведение и даже запах. От одного, высокого стройного брюнета в обтягивающей черной «водолазке», нестерпимо пахло дорогими французскими духами, причем, похоже, женскими. Брюнет жеманно улыбался и делал многозначительные знаки входящим мужчинам: кому-то подмигивал, другому посылал воздушный поцелуй, а одного даже пытался похлопать ниже спины.

А рядом с ним подпирал стену крутым плечом лысоватый, рано ссутулившийся мужичок, прятавший руки с грязными ногтями за спину. От него стойко пахло бензином и еще чем-то непередаваемо знакомым – похоже, это был запах промасленного железа, знакомый каждому с детства, кто делал себе самокат с подшипниками вместо колес или консервировал на зиму велосипед, заботливо смазывая все металлические поверхности густым слоем солидола. Правда, сегодня к этим запахам добавился едва уловимый запах спиртного…

Это был рабочий Николай Осокин, которого Беляев неожиданно предложил избрать первым секретарем подмосковной парторганизации. Осокин сильно смущался, попадая в окружение журналистов, актеров и прочей развязной творческой интеллигенции. Он почти всегда молчал. А когда к нему обращались с прямым вопросом, то мгновенно густо покрывался от волнения красными пятнами и произносил одну и ту же, подсказанную кем-то фразу: «Я как раз сейчас размышляю над этим вопросом. Давайте вернемся к нему через неделю». После такого ответа от него тут же отставали, а Осокин мысленно благодарил человека, научившего его не оставлять собеседнику никакого шанса на продолжение беседы.

В этот раз Коля хлопнул сто граммов для храбрости, и его в тепле стало развозить. На пике алкогольного дурмана Осокин заметил, что в зал, как-то боком, удерживая на лице выражение глубокой печали, проникает редактор «Фары перестройки» Длинич, только что вернувшийся из очередной поездки в США и опубликовавший в своем журнале очерки об американском рабочем классе. Смысл публикации сводился к тому, что американские работяги всегда энергично борются за свои права, объединяются в профсоюзы, а если надо – выходят на многотысячные демонстрации и перегораживают тяжелыми грузовиками центральные улицы американских городов. Поэтому и зарплата у них доходит до десяти тысяч долларов в месяц. «Вот и у нас бы так, в цитадели мирового социализма, – заканчивал статью Длинич. – Может, тогда и в СССР наконец-то появится настоящий рабочий класс – богатый и активный».

Реакцию Осокина на статью усугубляло то, что он впервые увидел доллары примерно за неделю до ее появления. Ему их дал в конверте Дьяков как участнику заседаний Центра политических исследований. Он похлопал Осокина по плечу и загадочно произнес, заметив Колино смущение: «Берите, не стесняйтесь. Вы давно уже заслужили этот скромный дар. Мы не платим своим людям в рублях. Сейчас это ненадежно…»

В конверте было три сотни, позволявшие приобрести не самый шикарный, но все же импортный цветной телевизор, о котором Коля давно мечтал. Разглядывая диковинные бумажки, Коля буквально захлебывался от смущения и счастья.

И вот теперь он узнал из статьи про зарплату в десять тысяч «зеленых».

Конечно, если бы не водка, он, наверное, промолчал. Но алкоголь бодрил, и Осокин решительно двинулся навстречу Длиничу.

Тот как раз раскланивался с Беляевым и очень удивился, когда Коля бесцеремонно хлопнул его по плечу.

– Послушайте, товарищ… как вас там… Коротич!

– Длинич! – поправил тот.

– Э-э нет! Какой же вы Длинич? Посмотрите-ка на себя! Вы настоящий Коротич! Слушай, давай на ты. Так проще…

Вокруг стали затихать, с удивлением прислушиваясь к тому, что говорит вечно молчащий Осокин.

– Так вот! – продолжал Осокин. – Ребята из нашего цеха велели тебе передать, чтобы ты свои вшивые доллары засунул себе в задницу.

– Не понял? – удивился Длинич.

– Что ж тут непонятного! Берешь, сворачиваешь в трубочку… ну и дальше все получится автоматом. Ты кого в пример нам ставишь, провокатор?… Наймит империализма?!

В этом месте громко икнул Беляев, и Коле показалось, что он произнес что-то вроде «точно!», так, мол, и есть.

Коля приободрился.

– Ты куда толкаешь рабочий класс, провокатор? Поп Гапон! Блюмкин недобитый! Рабочие напрягают свою тугую спину в поддержку преобразований товарища Беляева! А ты? Совесть у тебя есть, когда ты предлагаешь нам «КамАЗами» улицы перекрывать? Или, может, ты хочешь видеть нас на американских «катерпиллерах»? Может, ты считаешь, космополит говорливый, что улицы лучше перегораживать ихними автомобилями? А?

Беляев с удивлением посмотрел на Осокина, который на глазах раскрывался с новой стороны. «Надо сделать его „первым“! Точно! – подумал он. – Этот справится! Гляди-ка, как он громит этого прохвоста Длинича…»