Читать книгу "Поцелуев мост - Галина Врублевская"

Нет, это не критический разбор работ, это наглое вранье о том, чего не было в нашей галерее и быть не могло. Злостный писака сообщал, что в нашей галерее выставляются не художественные работы, а порнография. Упоминалась скульптура Ренаты. По статье выходило, будто она являла «совокупление голых тел». Хотя изваянные персонажи были одеты, как живые люди, в повседневную одежду.

Мне стало совсем дурно, когда речь в статье зашла о хозяйке галереи, то есть обо мне. Я обвинялась в том, что постоянно держу в своем доме девочек. При этом делались грязные намеки, назывались имена Гальчика и Ренаты. Во всяком случае, было очевидно, что некоторые факты журналисту подкинуты доброжелателем и безбожно передернуты.

Заканчивалась статья призывом объявить бойкот моей галерее и добиться от властей ее закрытия.

Я отложила газету. Рената с испугом смотрела на меня. Стон прорвался сквозь сдавивший мне горло спазм, слезы градом покатились из моих глаз. За что? За что такая несправедливость? Только за то, что в моей галерее вместо гравюр Шишкина и Репина выставлены экспериментальные работы? Но почему вместо критического разбора работ ушат грязи?

Рената подошла к шкафчику бара, закрытого на ключик. Отомкнула его и взяла красивой формы бутылку в виде пузатой гитары. Достав оттуда же две стопочки, она плеснула в них жидкости чайного цвета:

– Выпей коньячку, Лена. Плюнь на этих продажных писак. Как дважды два ясно, что статья заказная.

Я сделала несколько глотков, и мысли мои сменили направление.

– Но кому это надо? Кто заказчик?

– Кто же, кроме нормалистов! Уверена, это их рук дело. Особенно теперь, когда перебежчица Зайчиха на их сторону переметнулась.

– Но в статье ведь и самой Гале досталось! Не думаешь ли ты, что она нарочно…

– С нее станется. Если Зайчиха, работая в твоей галерее, помогла конкурентам подделать твою подпись, что для нее какая-то статья в газете. Ей с Коровцом главное – выжить тебя с этого места.

– Ренаточка, оставь Галю в покое. Она не причастна к делишкам Коровца. Да и сам Коровец, думаю, ни при чем.

– Елена, ты плохо знаешь эту публику! Им надо, чтобы все думали как они, придерживались тех же псевдонародных ценностей. Им наша галерея – поперек горла.

– Ты так уверена? А мне кажется, происки конкурентов. Мы же ворвались в клан галеристов из внешнего мира. Мы чужаки, ни с кем не согласовывали наше детище.

Рената призадумалась. Она внутренним взором перебирала знакомых ей галерейщиков и прикидывала, кто способен на такую подлость:

– Право, не знаю, Лена. Нет, художники не могут…

– Не могут, говоришь. А не ты ли недавно мне рассказала, что на одной выставке случилась драка между классиками и авангардистами?

– Но та потасовка была у всех на глазах, с открытым забралом, как говорится, а тут выстрел из-за угла.

В этот момент на веранду влетела Гальчик с такой же, как у меня, газетой в руках:

– Что обо мне подумает Толик?! Елена, вы обязаны ему сказать, что это все вранье. Что никогда между нами не было грязных игр, как написано здесь!

– А не его ли рук дело – эта статья? – растерянно вставила Рената, не готовая тотчас отказаться от своих подозрений. Она сделала еще пару глотков из своей стопочки. – Да и ты, милый Зайчик, сдается мне, приличная актерка!

– У тебя что, крыша поехала? – Гальчик отступила, с недоумением уставясь на Ренату.

Гальчик бросилась к телефонной трубке, и спустя несколько минут к нашей компании присоединился Толик Коровец. Прочитав статью, он хмыкнул:

– Здесь, понятное дело, много преувеличения. Но что касается всей вашей фигни, этих дурацких приколов и сооружений из пивных банок, тут я полностью согласен с журналюгой – все чушь.

– Но это же не ты заказал статью? – с опаской спросила Гальчик.

– Я в такие игры не играю. Если мне кто поперек дороги встанет, я лучше его трубой по кумполу хлопну. До конца дней голубчик будет слюни пускать.

Я с испугом посмотрела на Коровца. Так неприкрыто выражать свою бандитскую суть?

Заметив страх в моих глазах, Коровец рассмеялся:

– Шучу, Елена Павловна, шучу. Я просто хотел сказать, что в морду могу вдарить, но статейки подметные – не моя стихия!

Коровец удалился, прихватив и Гальчика. Мы с Ренатой остались вдвоем. Сосед наших подозрений не рассеял. Глупо надеяться, что он признается в своей пакости. Но если не он, то – кто?

* * *

Настроение испортилось. Вечером Матвей пытался успокоить меня. Он тоже читал злосчастную газетенку и был в курсе моей беды. Однако в утешении, как всегда, проявилась его философия непротивления злу:

– Не бери в голову, Ленок. Все это семечки, шелуха даже. Давай лучше съешь жареной картошечки. Я ее с лучком приготовил, как ты любишь.

Я поковыряла вилкой в тарелке и отставила в сторону. Горечь разлилась в моем сердце. Матвей не понимает меня. Не чувствует моей душевной боли. Я ощутила, как одинока в этом мире. Отчаяние вскипело во мне.

– Семечки, шелуха! Задеты мои честь и достоинство, репутация моих друзей! А тебе наплевать, что меня втоптали в грязь!

– Успокойся, моя ласточка. Все будет путем. – Матвей перепрыгнул со своей табуретки на мой диванчик, полукругом встроенный в уголок кухни. – Брань, как говорится, на вороту не виснет, тем более бумажная. Главное, чтоб жизнь была в порядке. Тюрьма тебе не грозит, слава богу. Руки-ноги тоже на месте. Вот и радуйся!

Я положила голову на плечо Матвея. Ну что с него, блаженного, возьмешь. Досада моя улеглась. Матвей прав. Главное, что я ощущаю человеческое тепло рядом с собой. Остальное как-нибудь утрясется.

Гнусная статья оказалась лишь жалким цветочком, колючим сорняком – предвестником отравленной ягоды. В этом я убедилась довольно скоро.

* * *

На следующий день у нашего особняка образовалось столпотворение. Я не сразу разобралась в происходящем. Подумала, очередное собрание нормалистов. Они часто кучковались во дворе, прежде чем занять места в зале. У ворот перед горой вынутого грунта (стройка временно замерла) толпились несколько примелькавшихся мне лиц с нарукавными повязками с изображением самовара. Но сегодня не они правили бал. На другом краю котлована, у самого входа в галерею, перекрывая проход, возбужденно гомонили какие-то люди. Я пригляделась. Озлобленные старушки, потрясая плакатами с надписями «Долой секс и порнографию» и «Модернистов на свалку!», вразнобой выкрикивали слова возмущения. Я пробежала дощатым мостиком через вырытую траншею и попыталась обойти толпу узкой кромкой вдоль фасада здания. Но пикетчицы меня заметили, оживились и сплотились еще теснее. Все же я протиснулась сквозь шеренгу и поднялась на две ступеньки перед входом:

– Минутку! Пожалуйста, послушайте!

Мне еще не приходилось публично выступать, и я не могла перекричать митингующих. Однако толпа как по команде смолкла. Ей и была дана такая команда одной из участниц. Лицо дирижера митинга, активно скандирующей лозунги женщины, показалось мне знакомым, но я так и не смогла вспомнить, где я ее видела.