Читать книгу "Слезовыжималка - Дэниел Хейз"

Увы, так не получается. Вернее, так не получилось. Жизнь шла своим чередом. Я научился болтать с посетителями «Букнук» и вылавливать мелочь из кассового аппарата. Объявили дату выпуска «Слезовыжималки», составили списки первых поставок в книжные магазины. Моего имени не было ни на обложке, ни на суперобложке, которую печатали где-то в Кентукки. Между тем моя бывшая девушка, которая увидела свет и выбрала более разумную альтернативу, жила теперь некой своей жизнью в шумном городе. Поцелуи отошли на задний план, легли очередным размытым воспоминанием. Так что после того, как пыль улеглась, остались только я и мой револьвер.

Однажды ночью, уже лежа в кровати, я закрыл глаза и начал представлять себе, как «Слезовыжималка» появится в «Букнук» и вообще везде, насколько большой знаменитостью в конце концов станет Боб. (Как ни глупо, я испытывал легкую эйфорию, словно я только-только влюбился. Может быть, причиной тому доверие, которое возникает между двумя людьми.) Скоро он будет давать лекции наравне с другими писателями-тяжеловесами в Нью-Йоркской государственной библиотеке, а работать будет в Яддо[19]или в Общине Макдауэлл[20]. Будет там встречаться и спать с молодыми поэтами — равно с юношами и девушками. Иногда даже с писателями. Кто знает, может, однажды он встретит Промис. Порой случаются и более странные вещи.

Разумеется, револьвер я оставил себе. Биотуалет выкинул на свалку, койки отдал Армии Спасения, а решетку — местной школе. Беговую дорожку удалось продать через eBay за пятьсот двадцать пять баксов раввину из Квинса. Но револьвер я оставил себе. (Я очень благодарен Бобу, что он его вернул, и предпочитаю думать, что его щедрость была вызвана не угрызениями совести.) Раз или два я хотел от револьвера избавиться. Вот только зачем? Если подумать, это последнее, что у меня осталось от похищения, от восхитительно нервных дней, полных событиями и вдохновением.

Порой вечерами, вернувшись с работы в «Букнук», поужинав и посмотрев новости, я беру револьвер и отправляюсь на прогулку. В эти летние дни я надеваю легкий хлопковый пиджак, чтобы спрятать оружие. Я гуляю по району и заглядываю людям в окна, успокоенный мерным мерцанием телевизионного экрана и жадный до действующих лиц, которые мне неподвластны. (Я имею в виду живых людей, а не телегероев.) Иногда я прохожу мимо дома Промис, считаю сорняки, открываю ядовито-зеленый почтовый ящик с алым нутром и просматриваю почту, которая ждет более благодарного читателя.

Заглядывая в окна к соседям и видя их снующие тени, я часто думаю, что у каждого из нас есть своя тайная жизнь. У меня есть револьвер, но я не один такой. А иногда этой тайной делятся с кем-нибудь еще. (Какой смысл от секретов, если ими нельзя поделиться?) Взять хоть нас с Бобом — у нас есть общий секрет. Мы сами его создали — за несколько недель в апреле и мае. Я знаю, что Боб думает обо мне хотя бы из-за этого секрета. В перерывах между ток-шоу и публичными чтениями, которые он бы с радостью пропустил, Боб вспоминает меня, мое круглое лицо, зеленые тетради, мою привычку откашливаться.

Я хотел ему написать, передать привет, поздравить. Я много об этом думал. И всегда приходил к выводу, что, даже если забыть про возможные последствия, мне просто нечего сказать. Ничего по-настоящему важного, достойного внимания или глубокомысленного. Я ведь и вправду больше не писатель, хотя порой фиксирую для себя строчку-другую в зеленой тетради. Однако сегодня все, что я мог сказать, уже сказал кто-то другой, и нет нужды повторяться. Так или иначе, я знаю, что Боб меня понимает. Быть может, я излишне самонадеян, но я его тоже понимаю. Правда.