Читать книгу "Домик в Армагеддоне - Денис Гуцко"

Услышав шорох у себя за спиной, Степан Ильич оглянулся.

Антон, опуская руку с мобильником, внимательно смотрел ему в глаза.

– Йеэээх, – вздохнул Антон.

Отвёл взгляд. Посмотрел на стену справа, на потолок, в пол – так и не выбрал, куда смотреть. Выдавил:

– Только Фиме, пожалуйста, не говорите.

* * *

Стоя один в просторной комнате – такой же, в которой Костя Крицын угощал их с Надей холодной курицей, только без стола посередине, почти без мебели: диван, кресла, невысокий комод, – Ефим смотрел в окно, на осаждающих дом милиционеров. Ничего не менялось. Скучали милиционеры во дворе, скучали те, что сидели в автобусах. Один из капитанов поливал майору на руки из пластиковой бутылки. Майор, отклячив зад и вытянувшись сколько мог вперёд, подставлял ладони под струю воды. Вымыл руки, встряхнул ими молодцевато. Капитан понёс бутылку в автобус.

Фима совсем не удивился, когда увидел на улице Алексея Крицына. Остановился на перекрёстке, смотрит.

Верно, предчувствовал – весь день вспоминал отца его, ту ночную беседу. С самим Лёшкой накоротке Фима в Сотне не пересекался. Видел его мельком всегда. Да и появился Лёша здесь совсем недавно. С ним чаще всего Антон разговаривал, в сторонке. А с Костей Крицыным и вовсе не виделись с тех самых пор. Фима собирался несколько раз зайти, но всегда передумывал.

Алексей пустился к дому.

Проскочил мимо милицейского автобуса. Майор пытался схватить его за рукав. Лёша увернулся. Добежал до ворот и тут упёрся в грудь милиционеру, который выскочил, услышав Лёшкин топот и крик начальника: «Малец к вам! Держи!»

В окно Ефиму было видно немного, снова спина, на этот раз милицейская, загораживала распахнутую калитку. Иногда за краем забора показывался Лёша, который отступал на несколько шагов от милиционера, что-то ему объясняя и показывая на дом, куда хотел пройти. Милиционер качал головой: нет, нельзя, не пущу.

В сопровождении одного из капитанов майор неторопливо шагал в сторону Лёши. Их догнал тучный запыхавшийся человек. Костя Крицын. Остановился, широко расставив ноги, выпулил пару фраз. У него переспросили что-то. Он ответил, указывая на сына, совсем как тот в это же время указывал державшему его милиционеру на дом.

Вдруг Фима встретился взглядом с Лёшей.

– Это не я! – закричал Лёша Ефиму. – Честное слово, не я! Клянусь! Не я! Скажи всем!

К Лёше подошёл его отец.

Майор с капитаном остановились в нескольких шагах позади них.

Костя Крицын положил сыну руку на плечо и поднял голову – посмотреть, кому тот только что кричал.

Фима отпрянул от окна, присел на корточки.

Домик Крицыных в пустом, под звёздами темнеющем посёлке – будто станция «Мир», летящая сквозь мёртвый ледяной космос.

Столовая там была. Большая семейная столовая. Стол овальный, большой. Фикус. С овальными листьями. В ансамбль к овальному столу. На стене фотографии. Смеющаяся женщина: сыновья с обеих сторон прижались к её лицу. У смеющейся женщины смешно, по-рыбьи сплющен рот. «Задушите! Пустите! Задушите!» Общее фото: семейство расселось в увитой плющом ротонде, на заднем плане утки.

– Старший мой: обрыдло ему всё, видите ли, – говорил Костя. – Про нашу жизнь так. Об-рыд-ло!

Посреди стола стояла стеклянная ваза. В ней крохотные золотистые яблоки. Плодоножки как сабли.

– Просто сказать хочу, Фима, раз уж случай свёл. Может, вспомнишь когда-нибудь мои слова. Вооружили вас крепко, только кто ваши враги? Я? Да как так?! За что ж мне это счастье внеочередное? Бесцельно я живу? Враки. Бездуховно… Да кто её вымерял, духовность мою? Как?

Когда? Какой линейкой? У каждого здесь свой Армагеддон, Фима. Свой маленький Армагеддон, дай Бог в нём выстоять. Мне двоих парней на ноги ставить. А тут, нате вам – манёвры такие под носом. И у всех так, все ради чего-то живут. Живут, Фима. Воюют как могут. Армагеддон – штука долгая, здесь нахрапом не возьмёшь. И всегда есть такие, которые кипятятся, пяткой в грудь колотят. Которые страх свой прячут за благочестивой истерикой. Всё в кучу, в кучу понамешали. Соборность вот ещё… Какая-то она у вас – в сапогах армейских. Проповедь смотрел на Первом, так там повторяли, я наизусть выучил: соборность – одно из главных духовных условий национального единства и создания мощной державы, какой была Россия. А! Тогда ещё торкнуло: неужто никак нельзя развести по сторонам, чтоб мухи отдельно от борща? Не тыкать в меня державой из каждой проповеди? А то мне эта духовность державная уже под лопаткой колет.

Когда Фима поднялся и снова выглянул в окно, Крицыных на улице не было. Может, Костя увёл сына. А может, в автобус забрали.

Фима почувствовал, что голоден: позавтракать так и не удалось. «Долго ещё? – подумал с раздражением. – Сидим, друг на дружку пялимся. Дальше-то что?»

* * *

За спиной у Фимы послышались шаги. По галерее прошла Надя.

«Тоже ведь не завтракала. В магазин-то осаждаемым можно сгонять?»

В створке окна, отразившей дверной проём и часть галереи за ним, Фима увидел, как Надя остановилась, бросила быстрый взгляд в ту сторону, откуда пришла.

– Папа! – позвала она, перегнувшись через перила. – Папа, ты где?! Кажется, Юля рожает.

Она произнесла это негромко, но дом будто вздрогнул. Заныл, загудел. Брякнулся где-то стул, раздался топот.

– Рожает! Рожает!

Смысл этих слов дошёл до Фимы не сразу. Но как только дошёл – ошеломил и сковал. Всё существо его точно захлопнулось, туго свернулось в защитную позу.

«Нет… только этого не хватало…»

Фима остался стоять как стоял – прильнув к окну, тщетно пытаясь собраться с мыслями, а пространство позади него стремительно наполнялось звуками и движением. Сорвалось и помчалось.

– Где она?

– Сюда, наверх!

– В «скорую» звоните!

В одно мгновение не стало вокруг Фимы унылого утра с милиционерами, с удушливой тишиной, с несостоявшимся крестным ходом.

«Отсюда до ближайшей больницы пилить не меньше часа… А ждать, пока приедут…»

– Юленька! Что?!

На галерею взбежал Сергей. В ответ Юля только выдохнула:

– О-о-ой.

– Говорит, схватки, – сказала Надя. – Начались.

Её било дрожью, она заикалась.

– Господи, отведи, – прохрипел Сергей и бросился вниз.

Фима упрямо таращился в окно. «Сейчас, сейчас… ещё минуту…»

– Как ты, Юленька? Не молчи, – бубнила Надя, нервно пританцовывая перед лестницей, – не в силах, видимо, решить, бежать ли на поиски отца или остаться с Юлей.

Было слышно, как Сергей мечется по первому этажу. Потом по дому прокатился грохот: он принялся вышибать дверь.