Читать книгу "Бюро находок - Зигфрид Ленц"

– А Хармс, – Генри показал на застекленный кабинет, – что говорит об этом Хармс?

– Он и передал мне письмо, – ответил Бусман, – положил мне руку на плечо и лишь заметил: «Они хотят подарить тебе пару лет, Альберт. Очевидно, эксперт пришел к выводу, что тебе это пойдет на пользу…», больше он ничего не сказал. – Он тут же поправился: – Нет, еще сказал: «Разумеется, мы будем поддерживать связь, Альберт, после стольких совместных лет нельзя терять друг друга из виду».

Генри хорошо знал эти ничего не стоящие утешения для успокоения совести, призванные облегчить расставание. Не придав им значения, он спросил, не сказал ли Хармс еще чего-нибудь, не упомянул ли уже о преемнике, ведь не увольняют же человека, не подумав о замене.

– О преемнике Ханнес ничего не сказал.

– Но он ведь понадобится нам, – напомнил Генри.

– Это уже не моя забота, сынок, но если бы я мог выбирать, ты бы, пожалуй, подошел, ты бы справился с нашим делом. – Бусман махнул рукой, состроил гримасу, резко встал и, не сумев выпрямиться, тяжело плюхнулся обратно на табурет. – Если хочешь, Генри, я замолвлю за тебя словечко.

– Спасибо, но мне это не нужно.

Он с тревогой наблюдал, как Бусман пытается подняться, предостерегающе подхватил его и спросил:

– Как ты считаешь, Альберт, не проводить ли мне тебя домой? Все равно рабочий день подходит к концу.

– По мне, так пойдем, – согласился Бусман, – последние минуты я, пожалуй, могу себе подарить.

Генри отбуксировал своего пожилого коллегу сквозь крытый перрон, через привокзальную площадь, твердо удерживая его у светофора и уберегая от попытки перелезть через заграждение перед котлованом, по пути они почти не разговаривали. Прохожие то и дело останавливались и с интересом поглядывали на них, некоторые оборачивались и смотрели им вслед, пытаясь понять, почему тот, что постарше, нуждается в опоре. На мосту они остановились, Бусман ухватился за перила и посмотрел вниз, на канал; там навели понтон, и рабочие в забрызганных илом стеганых штанах расчищали дно. Специальными граблями и укрепленными на тросах крючьями они вытаскивали все, что осело в иле под мутной масляной поверхностью: пружины и камеры от шин, горы консервных банок, кованый стул, стальную каску, велосипед; все, что извлекалось на свет божий, бросали в лихтер. Вот плюхнулись забитые грунтом сапоги, аптечка перелетела через суденышко и снова шлепнулась в воду, детская коляска увенчала гору хлама.

– Никаких владельцев, – пробормотал Генри, – никто не заявит о потере этого мусора.

Он подумал: «Отвергнуто, утоплено. Большинство вещей утоплено тайком, в темноте. Избавились. Безымянные находки. Не потеряны, не забыты, просто выброшены, и никакой ответственности. Сколько всего под водой, на дне рек, озер, на дне морском! Сгинули, утонули».

– Это барахло уже никто не захочет получить назад, – проговорил Бусман, и Генри поддержал его:

– Да, здесь нам было бы нечего делать.

Они помахали рабочим на понтоне, понаблюдали еще, как огромные грабли выудили из канала кусок водосточной трубы, и отправились дальше. Так и шли молча, пока не очутились перед домом, где жил Бусман. Генри открыл входную дверь, давая понять, что хочет подняться вместе с ним, но Бусман опустился на ступеньку и покачал головой. Дальше его не надо провожать, до квартиры не надо. Он поблагодарил Генри, протянул ему, не глядя, руку, потом полез в карман куртки, чтобы удостовериться, что взял с собой письмо.

– Ты правда дойдешь один, Альберт?

– Тут всего несколько ступенек.

Генри хотел оставить его одного и не решался, он взглянул на лестницу, словно оценивая те усилия, которые еще предстояли Бусману, секунду раздумывал, не сесть ли рядом и не выкурить ли сигарету, но не сделал этого, так как Бусман подтянулся, ухватившись за стойку перил, и улыбнулся ему.

– Пока, Альберт, – попрощался Генри, тихонько повторив: – Пока, – и вышел.

Бросив последний взгляд на дверь, Генри уже знал, куда пойдет; целеустремленным шагом, не останавливаясь на мосту, он вернулся на вокзал и прямым ходом направился к мощному строению из клинкерного камня, в котором располагалось правление железной дороги. Синий символ «Немецких железных дорог» красовался над входом. Девушка на проходной, видевшая, как он в легком прыжке выскочил из вращающейся двери, с уважением кивнула ему, это была симпатичная девушка, наглядно демонстрировавшая изящность железнодорожной униформы; пока звонила, она одной рукой разглаживала непокорную юбочку.

– Могу я еще раз услышать вашу фамилию?

– Неф, – произнес Генри, – я хотел бы поговорить с Рихардом Нефом, это мой дядя.

Генри отвернулся и принялся разглядывать гравюру, изображавшую торжественное открытие первого железнодорожного сообщения между Нюрнбергом и Фюртом; при этом от него не укрылось, как изменился самоуверенный голос девушки, став услужливым и понятливым:

– Да-да, конечно.

Она попросила Генри еще немного подождать: там, наверху, как раз посетители. Генри смотрел на окна вагонов первого поезда, не удержавшись от ухмылки при виде отважных пассажиров, которых трепал встречный ветер, у одного слетела шляпа, другой пытался спасти свой метровый шарф, кто-то махал платком, кто-то высоко поднял бутылку с вином, по широко раскрытым ртам можно было догадаться, что все поют.

– Вот так все начиналось, – произнесла девушка, заметившая интерес Генри. – Какое, наверное, было для них приключение!

– Да, похоже, – поддержал Генри, – бюро находок тогда были излишни. Такая забывчивость, какую мы наблюдаем сегодня, – это явление нового времени.

– Это вы по опыту знаете?

– Я сталкиваюсь с этим каждый день, я работаю в бюро находок.

– У нас? Как интересно.

– Да, – согласился Генри, – пожалуй, так можно сказать: интересно.

Девушка сняла трубку, кивнула и, сказав:

– Я передам, – пропустила Генри. – Комната сто одиннадцать.

Секретарша любезно поздоровалась с ним и показала на открытую дверь. Он сразу же увидел дядю, сидевшего за огромным письменным столом, склонив голову набок, словно что-то оценивая и проверяя; на его костлявом лице застыло болезненное выражение. «Наверное, – подумал Генри, – ему приходится принимать тяжелое решение». При его появлении дядя поднялся и поприветствовал его: «Надо же, надо же, и ко мне заглянул…», затем, не дожидаясь приветствия или объяснения причины его визита, показал на мужчину, обеими руками державшего плакат.

На мужчине был выцветший летный комбинезон, длинные волосы собраны на затылке в косичку. «Художник», – мелькнуло в голове у Генри, и он не ошибся.

– Разрешите представить: господин Неф, господин Эверт, – и, показывая на плакат, дядя продолжил: – Господин Эверт как раз принес нам свой последний эскиз, скоро этот постер будет расклеен по всем поездам между Фленсбургом и Мюнхеном и станет, естественно, рекламировать «Немецкие железные дороги». Ну, каково твое мнение, Генри?