Читать книгу "Периодическая система - Примо Леви"

Посетитель между тем сообщил мне на великолепном пьемонтском с характерными для района Асти особенностями, придававшими ему еще большую живость, что привез на химию сахар. Он хотел узнать, сахар ли это вообще, и если да, то нет ли в нем какой-нибудь гадости. Что он имеет в виду? Пусть поделится своими соображениями, это облегчит мне выполнение задачи. Нет, он не хочет оказывать на меня давление, поэтому просит провести анализы как можно тщательнее, а своими догадками поделится со мной после того, как я сделаю заключение. Он вручил мне пакет, в котором было не меньше полкило сахара, сказал, что вернется завтра, попрощался и, проигнорировав лифт, несмотря на то что ему предстояло преодолеть пешком четыре лестничных марша, начал спускаться не спеша, как человек, который ни о чем не беспокоится и никуда не спешит.

Поскольку клиентура у нас была небольшая, то заказов мы выполняли мало и соответственно мало зарабатывали. Покупать современное оборудование и препараты, ускоряющие получение результатов, нам было не по карману, поэтому работали мы медленнее, чем положено, и на каждый заказ времени тратили больше. У нас и вывески не было, так что круг клиентов постепенно сужался, а не расширялся. Мы с Эмилио, прекрасно зная, что для анализа достаточно нескольких граммов вещества, с удовольствием принимали вино и молоко литрами, макароны и мыло килограммами, равиоли упаковками.

Учитывая анамнез (иными словами, подозрение моего посетителя), было бы неразумно использовать принесенный им продукт в пищу без проверки и даже пробовать его на вкус. Я размешал небольшое количество сахара в дистиллированной воде: раствор получился мутным, значит, действительно что-то тут было не так. Тогда я отмерил ровно один грамм сахара, положил его в платиновый тигель (мы берегли его, как зеницу ока) и стал нагревать на открытом огне, пока он не обуглился. Сначала запахло знакомым с детства домашним запахом жженого сахара, но через несколько секунд пламя приобрело свинцовый оттенок, и по лаборатории распространился совсем другой запах – металлический, чесночный, неестественный, я бы даже сказал, противоестественный (беда, если химик лишен тонкого нюха!). Мне осталось профильтровать раствор, перелить его в аппарат Киппа и пропустить через него сероводород. Ошибки быть не могло: вот он, желтый сульфидный осадок, мышьяк, элемент с мужским именем, короче говоря, яд Митридата и мадам Бовари.

Остаток рабочего дня ушел на перегонку пировиноградной кислоты и на размышления об отравленном сахаре. Не знаю, как готовят пировиноградную кислоту теперь, но в те времена мы смешивали серную кислоту с содой в эмалированной кастрюле, получали бисульфат, выливали его прямо на пол, чтобы он затвердел, а затем размалывали в кофемолке. Потом нагревали до двухсот пятидесяти градусов Цельсия смесь этого самого бисульфата с виннокаменной кислотой и после выпаривания и перегонки получали искомый продукт. Поначалу мы пользовались стеклянной посудой, но она билась и лопалась в таких количествах, что мы купили у старьевщиков десять жестяных канистр из вторсырья, которые, пока не был изобретен полиэтилен, использовались повсеместно в качестве емкостей для бензина. Поскольку заказчик по-прежнему оставался доволен качеством получаемого от нас продукта и намекал на увеличение поставок, мы решили не останавливаться на достигнутом и заказали местному кузнецу незатейливый цилиндрический аппарат, поместили его в выложенное кирпичом ложе, на дне и стенках которого укрепили четыре спирали по тысяче ватт каждая и подсоединили их к электрической сети незаконно, мимо счетчика.

Коллега, читающий эти строки, пусть тебя не удивляет эта допотопная химия! В те годы не только мы, не только химики жили так: шесть лет разрушительной войны отбросили мир назад, в результате чего многие естественные для цивилизованного человека потребности были забыты, в первую очередь – потребность сохранять человеческое достоинство.

Пока перегоняемая кислота капала с конца змеевидного охладителя в коллектор тяжелыми золотистыми каплями, сверкавшими как драгоценные камни (на каждых десяти каплях мы зарабатывали одну лиру), я думал об отравленном мышьяком сахаре и старике, которому никак не подходила роль отравителя, впрочем, как и жертвы отравления.

Он вернулся на следующий день и настоял на том, чтобы прежде расплатиться, а потом уже выслушивать мое заключение. Когда я сообщил ему результаты анализа, на его лице появилась улыбка, скорее похожая на гримасу.

– Вы меня обрадовали, я всегда говорил, что этим кончится, – сказал он.

Ему явно хотелось рассказать свою историю, но он не решался начать без встречного знака, без просьбы с моей стороны. Я не заставил себя ждать, и вот эта история, слегка пострадавшая от перевода с пьемонтского (в основном разговорного) диалекта на окаменевший итальянский, более всего подходящий для эпитафий на могильных плитах:

– Я по профессии сапожник. Если этим ремеслом заниматься смолоду, оно вовсе не так уж плохо: работа у нас сидячая, не очень утомительная, можно людей повидать, перекинуться с ними парой слов. Конечно, сидя целыми днями с чужими башмаками в руках, больших денег не заработаешь, но с этим в конце концов смиряешься, привыкаешь, как привыкаешь к запаху старой кожи. Мастерская у меня на углу улицы Джоберти и улицы Пастренго, я уже тридцать лет работаю, меня тут все знают. Чеботарь из Сан-Секондо – это я и есть. Я все больные ноги в округе изучил, мне для работы только молоток нужен и дратва. И вот вдруг является молодой парень – высокий, красивый, с гонором, к тому же чужак. Открывает свою мастерскую в двух шагах от моей и оборудует ее всякими механическими приспособлениями: одни растягивают обувь вширь, другие в длину, третьи строчат, четвертые подметки подшивают. Сам я там не был и машин тех не видел, мне про них другие рассказывали. Этот парень написал на карточках свой адрес, телефон и рассовал в почтовые ящики по всей округе. А телефон-то зачем, он что, повитуха?

Вы, наверно, думаете, что дела у него сразу же пошли хорошо. Поначалу, в первые месяцы, – да; к нему стали ходить, кто из любопытства, кто чтобы подхлестнуть нас к конкуренции, впрочем, надо признать, цены у него в принципе были невысокие. Но потом, когда он почувствовал, что работает себе в убыток, он цены поднял. Уверяю вас, я ему зла не желал. Сколько я повидал таких на своем веку, и не только среди сапожников, которые пускались с места в карьер и ломали себе шею. Он же, как мне говорили, желал мне зла, я это точно знаю, потому что мне все про него рассказывали, и знаете кто? Старушки с больными ногами, у которых уже нет желания далеко отходить от дома, да и обувь у них в одном-единственном экземпляре. Вот они приходят ко мне, сидят, ждут, пока я чиню им туфли, и все мне рассказывают, держат, так сказать, в курсе.

Он меня ненавидел и наговаривал на меня невесть что. Будто подметки я делаю из картона. Будто напиваюсь каждый вечер до потери сознания. Будто жену свою угробил ради страховки. Будто одному из моих клиентов гвоздь, вылезший из подметки, проткнул ногу и он умер от столбняка. Вы же понимаете, что после всего этого я нисколько не удивился, обнаружив однажды утром в куче принесенной для починки обуви этот пакет. Я сразу заподозрил неладное, но решил проверить: дал немного сахара коту и того через два часа вырвало в углу. Тогда я подмешал щепотку в сахар из сахарницы, и мы с дочкой вчера положили его в кофе. Через два часа нас тоже вырвало, как и кота. Теперь у меня есть ваше заключение, так что я полностью удовлетворен.