Читать книгу "Вопрос на десять баллов - Дэвид Николс"

Если бы у меня был чуб, я бы его подергал[55], но вместо этого я протягиваю ему руку. Я недавно потренировался пожимать руки, потому что именно так, в моем представлении, поступают взрослые мужчины, но мистер Харбинсон просто смотрит на меня, словно я сделал что-то невероятно некрутое в стиле восемнадцатого века, типа реверанса или еще чего в этом роде. Но в конце концов он берет мою руку, сжимает ее так сильно, будто хочет дать понять, что при желании он может сломать мне череп, затем разворачивается и уходит.

Пока я тащу свои сумки к зеленому «лендроверу» на станционной парковке, Алиса идет впереди, уцепившись за папину шею, как будто он ее бойфренд. Если я так ухвачу маму за шею, она вызовет социальных работников, но мистер Харбинсон воспринимает это как должное, обвивает рукой талию Алисы и прижимает ее к себе. Я топаю за ними.

– Брайан – наше секретное оружие в команде. Он тот гениальный мальчик, о котором я тебе рассказывала, папа, – говорит Алиса.

– Ну, я не уверен, что «гений» – правильное слово, – мямлю я.

– Да, наверняка оно тебе не подходит, – бросает мистер Харбинсон, выруливая на проселочную дорогу.

Я сижу на заднем сиденье, среди грязных резиновых сапог и мокрых карт Британского картографического общества, и слушаю монолог Алисы обо всех вечеринках, которые она посетила, и всех старых приятелях, которых она видела, и жадно внимаю каждому слову, стараясь не пропустить появления Романтических Воздыхателей: чувственного молодого артиста или какого-нибудь хилого скульптора по имени Макс, Джек или Серж. Но горизонт кажется чистым, по крайней мере пока. Может, она включает самоцензуру в присутствии папы. Хотя я в этом сомневаюсь. Думаю, Алиса принадлежит к той странной породе людей, которые ведут себя с родителями точно так же, как и со своими друзьями.

Мистер Харбинсон слушает и молча ведет машину, тихо распространяя невидимые, но ощутимые волны неприязни. Он просто огромен, и я пытаюсь понять, почему человек, который снимает документальные фильмы на втором канале Би-би-си, должен обладать внешностью каменщика. К тому же он волосатый – такие люди бреют щеки по два раза в день, – но в то же время видно, что он страшно умный. Такое впечатление, что этот человек был воспитан стаей волков, но эти волки знали ценность образования в хорошем колледже. Еще он кажется невероятно молодым, красивым и крутым для отца, словно собственная семья вкралась в его жизнь незаметно между концертами Хендрикса и приемами ЛСД.

Вскоре мы приезжаем в Блэкберд-коттедж. Только язык не поворачивается назвать это коттеджем. Огромное и красивое здание, которое «доминирует над местностью», – несколько перестроенных амбаров и жилых домов, почти целая деревня, сбитая вместе для того, чтобы дать приют семейству Харбинсон, когда они выезжают на природу. Здесь есть роскошь старинного помещичьего дома, при этом совсем нет политически неудобных аристократических подтекстов. Покрытый снегом, дом выглядит анимированной рождественской открыткой. Даже дым поднимается из трубы, и все такое сельское и девятнадцативековое, кроме спортивной машины, Алисиной «2CV», и покрытого брезентом бассейна, построенного на месте коровника. На самом деле любой намек на утилитарный сельскохозяйственный труд отсюда уже давно улетучился, и даже собаки, кажется, принадлежат к среднему классу: два лабрадора, которые подбежали ко мне и подпрыгивают так, словно хотят сказать: «Мы так рады вас видеть, расскажите нам все о себе». Не удивлюсь, если окажется, что они сдали экзамены четвертого уровня по фортепиано.

– Познакомься с Мингусом и Колтрейном! – говорит Алиса.

– Привет, Мингус и Колтрейн.

Тут собачий этикет начинает хромать: пока мы шли по двору, они унюхали холодное мясо у меня в чемодане. Я поднимаю его как можно выше.

– Что скажешь?

– Очень мило. И больше, чем я ожидал.

– Мама с папой купили его гиней за пять, что ли, еще в шестидесятых. Иди сюда, я познакомлю тебя с Розой.

Мне требуется несколько секунд, чтобы сообразить, что Роза – это ее мама.

Существует старинное шовинистическое клише, что женщины превращаются в собственных матерей после замужества, но в случае с матерью Алисы я бы не стал возражать. Не то чтобы я собирался жениться на Алисе или еще чего-нибудь, но миссис Харбинсон просто красавица. Когда мы заходим на кухню (сарай из меди и дуба, со сводчатым потолком), она стоит у раковины и слушает «Лучников»[56], и сначала мне даже кажется, что это Джули Кристи чистит морковку: маленькая женщина с мелкими лучистыми морщинками вокруг голубых глаз, светлые волосы с перманентом. Я шагаю вперед по полу, выложенному плитами, с вытянутой вперед рукой, как у оловянного солдатика, с твердым намерением добиться рукопожатия.

– Так вот ты какой, Брайан. Я о тебе столько слышала, – говорит Роза, улыбаясь, хватает меня за кончик пальца своими грязными руками, и у меня в памяти всплывает училка, в которую я втюрился, когда мне было девять.

– Очень рад видеть вас, миссис Харбинсон. – Я и говорю как девятилетний пацан.

– Ой, пожалуйста, не называй меня миссис Харбинсон, я от этого чувствую себя старухой. Называй меня Розой.

Когда она наклоняется ко мне, чтобы поцеловать в щечку, я рефлекторно облизываю свои губы, поэтому мое касание ее щеки кажется чересчур влажным, да еще этот слишком громкий чмокающий звук, который эхом отражается от плитки, лежащей на полу. Я даже вижу, как моя слюна блестит на ее лице, под глазом. Роза аккуратно ее вытирает тыльной стороной ладони, пока она не испарилась, делая при этом вид, что поправляет прическу. Затем между нами возникает угрожающе огромный мистер Харбинсон – он собственнически целует вторую, сухую, щеку.

– А вас мне как называть, мистер Харбинсон? – весело спрашиваю я.

– Называй меня «мистер Харбинсон»…

– Майкл! Не будь таким противным, – говорит Роза.

– …или «сэр». Ты можешь называть меня «сэр».

– Просто не обращай на него внимания, – советует Алиса.

– Я купил немного вина, – говорю я, вытаскивая бутылку из сумки и протягивая ее мистеру Харбинсону. Он смотрит на нее с таким видом, будто я вручил ему графин со своей мочой.

– О, большое спасибо, Брайан! Теперь мы всегда будем тебя приглашать! – восклицает Роза.

Мистер Харбинсон в этом не уверен, если судить по его виду.

– Пошли, я покажу тебе комнату, – говорит Алиса, беря меня за руку, и я вслед за ней поднимаюсь по лестнице, оставив миссис и мистера Харбинсон шептаться внизу.

В нашем мезонетте на Арчер-роуд есть такая точка посредине лестницы, с которой, если слегка наклонить голову, можно видеть все комнаты дома.

В Блэкберд-коттедже ничего подобного нет. Дом просто огромен. Моя комната, бывшая комната Алисы, находится на самом верху, под старинными дубовыми балками, где-то в восточном крыле. Одна стена полностью увешана увеличенными детскими фотографиями Алисы: вот она в цветастом сарафане печет булочки; вот собирает ежевику в грубых джинсах; вот играет Оливию в школьной постановке «Двенадцатой ночи» и, надо полагать, «Доброго человека из Сычуани» с нарисованными усами; а вот – одетая в черный мусорный пакет (малоубедительный костюм «панк-рокера» для вечеринки) – скромно показывает пальцы, растопыренные в виде буквы V, в объектив фотоаппарата. Есть и сделанная «Полароидом» фотография ее родителей, когда им было по двадцать: счастливые обладатели одного из самых первых мягких кресел с наполнителем из поролона, выглядят как музыканты группы «Fleetwood Маc», одеты в такие же расшитые жилеты и курящие нечто, что может быть, а может и не быть сигаретами. Полки с книгами показывают, что Алиса наверняка была большой шишкой в Паффин-клубе[57]: Туве Янссон, Астрид Линдгрен, Эрик Кестнер, Эрже, Госинни, Удерзо, Сент-Экзюпери – мировая литература для малышей – и почему-то неуместные вещи: растрепанное издание «Кружева» в бумажной обложке, первоклассный монтаж изображений Мадонны из галереи Уфицци и вырезка из сборника комиксов про Снуппи. Дипломы в рамочках, удостоверяющие, что Алиса Харбинсон может проплыть 1000 метров, сдала экзамен шестого уровня по игре на гобое и восьмого уровня – на пианино, насколько я понял, одновременно. Моя спальня – это Национальный музей Алисы Харбинсон.