Читать книгу "Знахарь-2, или Профессор Вильчур - Тадеуш Доленга-Мостович"

Все жители мельницы были увлечены начавшимся строительством. Люди, приехавшие за медицинской помощью, если только позволяли им силы, тоже помогали на строительстве. Пригорок, на котором работали, располагался от мельницы на расстоянии нескольких сотен шагов и был виден как на ладони. Поэтому Люция, придя из города и еще ничего не зная, сразу же заинтересовалась открывшейся картиной. За день, во время приема пациентов, проведения мелких операций, выполнения перевязок, она получила от профессора кое-какую информацию. Вечером он привел ее на место строительства и объяснил все подробно.

Профессор был растроган всем случившимся, оживлен и полон энтузиазма. С юношеской энергией он строил планы на будущее.

— Это только начало, панна Люция, это только начало, вот увидите! Нашему примеру последуют другие. Сотни врачей, обреченных на бесполезное существование в городе, поймут, наконец, свое призвание и посвятят себя скромной работе в дальних провинциях, где люди почти лишены медицинского обслуживания, где смертность среди детей по-прежнему ужасающая.

Люция восторженно соглашалась с ним, а он продолжал говорить:

— Вы только посмотрите: без чьего бы то ни было нажима эти люди доказали, что им небезразличные вопросы гигиены, что они понимают общественный долг. Видите, почти все они поставили крестики, потому что почти все они неграмотные, темные, но они стремятся к свету, к прогрессу и каждый из них по мере сил и возможностей хочет этому способствовать. Никто не принуждал их к таким пожертвованиям: ни обязанности, ни приказы властей. А еще примите к сведению, что живут здесь люди преимущественно бедные…

Он улыбнулся и добавил:

— А самый большой сюрприз преподнесли Емелу. Вот уж, действительно, потеха! Он делает вид, будто ничего не произошло, но очевидно, что эта история озадачила его. Цинизм и скептицизм этого человека мгновенно теряют почву под ногами. В это трудно поверить, но он не смог сделать до сих пор ни одного едкого замечания, только ворчит что-то себе под нос.

— Будьте уверены, — засмеялась Люция, — его красноречие скоро восстановится, как только он освоится с новой для него ситуацией. Но должна вам признаться, — добавила она уже серьезно, — что я не ожидала со стороны этих людей такой готовности к пожертвованиям, хотя знаю их, может быть, даже больше, чем вы.

Профессор воскликнул:

— Вы знаете лучше меня? Вы, наверное, шутите? За два месяца!

Люция поняла, что совершила оплошность, и сказала:

— Разумеется, шучу.

В сущности, она вовсе не шутила. Все это время после приезда, руководствуясь своими первоначальными планами, она не ограничивалась только помощью профессору, но часто выезжала в близлежащие села. Под разными предлогами заглядывала в дома, знакомилась с детьми и со стариками. При возможности раздавала лекарства, лечила некоторые заболевания, осматривала запущенные раны. Но главным образом занималась другой работой: объясняла сельским женщинам значение чистоты, убеждала чище мыть посуду, чаще менять постельное белье, купаться, открывать окна и проветривать душные избы; объясняла, что содержание домашних животных в доме оказывает вредное влияние и на самих животных, и на здоровье людей. Поскольку она обладала природной способностью убеждать, то деревни, в которые она заглядывала чаще, стали приобретать более опрятный вид. На местных жителей, несомненно, оказывал влияние и тот факт, что Люция была ассистенткой Вильчура: ее слова и поступки как бы освещались лучами его авторитета. Во всяком случае, она довольно быстро снискала уважение и доверие людей близлежащих селений. К ней частенько стали обращаться за советом по разным вопросам, даже не имеющим ничего общего с ее специальностью, и у нее, действительно, было право сказать, что она лучше профессора знает окрестных жителей.

Поэтому не без основания она заметила:

— Вы знаете, пан профессор, не следует питать большую надежду на то, что инициатива этих людей найдет широкое распространение, разве что по всей стране расселятся несколько тысяч профессоров Вильчуров.

— Я уже говорил, что врачи наверняка поедут в деревни.

— Да, — согласилась она, — но речь здесь идет не просто о врачах, а о человеке, который будет любить народ так, как любите его вы.

— Вы ошибаетесь, панна Люция. Моя особа играет здесь весьма второстепенную роль. Это не моя инициатива, не я уговаривал их строить больницу. Они сами додумались, решили и организовали, я даже пальцем не пошевелил.

— Но они решились на это только ради вас, потому что вас они считают самым большим благодетелем, безгранично верят вам и хотят облегчить вашу работу. Вы даже не можете себе представить, каким большим авторитетом пользуетесь у них, не только авторитетом, но и уважением, любовью.

Вильчур махнул рукой.

— Вы преувеличиваете. Не надо преувеличивать, панна Люция.

— Я не преувеличиваю. Если бы было иначе, то не приходили бы они к вам, как евреи к раввину, с просьбой разобраться в их спорах, помочь, успокоить упрямых или попытаться образумить тех своих близких, которые хотят совершить что-то недоброе. И вы не должны, пан профессор, принижать свою роль и свое значение среди них, вы не должны отнимать у них веру в то, что само провидение послало им вас. Такая роль созидательна и полезна…

— Но необоснованна, — прервал ее Вильчур, — ничем не обоснована.

Люция задумалась и минуту спустя тихо сказала:

— Кто это может знать, профессор?.. Сами вы можете знать?.. Можем ли мы быть уверены в том, что не являемся только орудием сверхчеловеческих сил, которые руководят нами?

Вильчур махнул рукой.

— Этого и не нужно знать, — ответил он довольно резко.

— Однако… — начала Люция.

Он прервал ее:

— Не нужно. Не нужно углубляться в то, что выше нас. Нужно в себе искать законы, руководствоваться ими и просто выполнять свою работу. Делать то, что подсказывает нам наша совесть, быть в согласии с собой. Мне всегда так казалось…

— Да, профессор, — ответила Люция, — я знаю это. Однако необходимо такое внутреннее достоинство и душевное равновесие, каким обладаете вы, чтобы не искать извне оправданий и объяснений, а иметь чувство собственной правоты. Вы обладаете притягательной силой, которая заставляет не только уважать вас, но и боготворить.

— Не говорите таких вещей, панна Люция, — сказал он, смутившись. — Я самый обыкновенный человек под солнцем, за что благодарен Богу. Емел говорит, что нужно быть ничем, что только тогда можно быть счастливым. Я вижу в этом много преувеличений. Надо быть чем-то, но чем-то небольшим. Ну, скажем, хорошим хирургом, хорошим мельником, хорошим строителем, занимать какое-то свое скромное место во всей вселенной, ценить его, по мере возможности совершенствовать и жить просто, потом умереть просто и оставить после себя память хорошо выполненного долга. И это все.

Он сидел на большом камне и в задумчивости смотрел вдаль.