Читать книгу "Дочь полковника - Ричард Олдингтон"

Цыганку в миссис Ригли можно было узнать с первого взгляда. При всей своей бесспорной, а с безнравственной точки зрения и прельстительной полноте, она казалась жилисто-крепкой, как дрок на открытом всем ветрам обрыве. Бездонной хитрости черные блестящие глаза, черные слегка кудрявые волосы и смуглота довершали впечатление. Занимаясь домашним хозяйством, что ей крайне претило, она выглядела редкостной неряхой — ветхий, посеревший, замызганный халат, нечесаные сальные волосы, всклокоченным нимбом осеняющие угрюмо-яростное лицо. Но когда ей выпадал случай показать себя in fiocchi[20], приход ахал и таращил глаза на яркую пестроту ее шалей и шляпок, шикарность ее юбок, вызывающе глубокий вырез блузки и обилие пудры и помады. Прибегая к силе убеждения, она становилась такой вкрадчиво-льстивой, что многие вполне почтенные люди (увы!) серебрили ей ручку очень и очень щедро. Когда же она чувствовала себя оскорбленной или желала настоять на своем, мало кому удалось бы превзойти ее в виртуозности и непристойности бранных эпитетов. Все соседки трепетали перед ней и, как истинные леди, не пытались отвечать ей той же монетой (что почти неминуемо обрекло бы их на бесславное поражение), а гордо отмалчивались.

Как ни удивительно, столь великолепное создание не нашло для себя никого лучше мистера Берта Ригли, безобразного, смахивающего на хорька замухрышки с неукротимой тенденцией пополнять род человеческий. Возможно, решающей оказалась как раз эта тенденция, а возможно, цыганскую кровь в ней воспламенили его лукавство и незыблемая нечестность. Их усилиями (не исключая некоторой помощи со стороны) на свет были произведены все разновидности детей и подростков, какие только известны науке: чумазые, вопящие младенцы, рыженькие девочки с темными глазами и черноволосые мальчики с голубыми глазами, белобрысые юнцы и длинноногие еще нескладные брюнетки. Однако при такой поразительной физической разнокалиберности их объединяла одна общая фамильная черта — все они были на редкость искусными ворами и воровками. Даже младенцы, едва научившись ползать, уже норовили стянуть что-нибудь у других младенцев, а дети постарше широко практиковали весь спектр мелких краж. До водворения Ригли в Кливе этот вид преступлений против частной собственности был там почти неизвестен. Но сразу же с их появлением бродяги, которые прежде вели себя с образцовой честностью, принялись опустошать приход. Полиция была поставлена на ноги, несколько ни в чем не повинных, но неимущих людей, которые пешком перебирались из одного работного дома в другой, подверглись аресту и получили суровые приговоры, однако кражи не прекратились. То мистер Джадд лишался юного кабанчика, зеницы своего ока, то груши Марджи в одно прекрасное утро оказывались не только обобранными, но и варварски обломанными, то огородик полковника, которым он очень гордился, так как сам в нем не работал, являл собой в лучах зари миниатюрное подобие поля битвы на Сомме. Яйца, куры, молоко, овощи, фазаны, куропатки, кролики, зайцы исчезали самым таинственным образом, и хотя охота на бродяг велась с неугасающим беспощадным рвением, эпидемия не стихала. Безмолвная агония мистера Перфлита, лишившегося всей своей клубники и спаржи, не поддается описанию.

Как ни странно, мистер Крейги, более или менее невольный домохозяин Ригли, никакого ущерба не терпел. Ничего не пропадало и во владениях сэра Хореса, который, сам того не подозревая, был покровителем Ригли, во всяком случае, косвенно. Это аристократическое, пусть нечаянное и неосознанное покровительство было веским доказательством чар и хитроумия Бесс Ригли. Мать большого и быстро увеличивающегося семейства, она, несомненно, была обязана как-то питать своих чад, тем более что их отец при всей своей нечестности оказался никчемным неудачником. Миссис Ригли не собиралась сложа руки глядеть, как ее дети голодают. В благодетельную силу образования она не слишком верила — сама читала и писала с большим трудом, — а потому посягательства государства в этой сфере внушали ей только подозрения и побуждали часто и ловко менять адреса, чтобы ускользать от внимания школьных инспекторов. Для своих детей она желала не холодно-абстрактных и сомнительных даров грамотности, но весомых и приятных материальных благ. Она обучала их всему, что знала сама. Уроки эти они усваивали с природной сметливостью и, как уже говорилось, весьма успешно претворяли в жизнь. Однако таких пополнений семейного бюджета при всей их уместности было недостаточно, и на протяжении многих лет миссис Ригли оказывалась перед необходимостью вносить свою лепту. Многоплодные дамы, чьи мужья терпят неудачи или получают за труды недостаточное вознаграждение, выбирают карьеру уборщицы или берут стирку. Но миссис Ригли эти занятия не прельстили. Быть может, дикая цыганская кровь, омывавшая ее мозг, была менее вязкой, чем у более респектабельных людей, но как бы то ни было, она сумела подметить некоторые особенности цивилизованного общества, опирающегося на Закон и освященного Религией. По ее наблюдениям для бедняков лучший способ сохранять свою бедность заключался в том, чтобы честно и усердно выполнять какую-нибудь очень нужную, но неприятно полезную работу — например, стирать грязное белье или убирать чужие дома за шиллинг в час. Ну совсем как на войне, где солдат за честь сражаться на передовой вознаграждался шиллингом в день и всяческими тяготами, но получал два фунта, полевые и добавку на горючее, если свято помнил, что на завтрак генерал предпочитает оксфордский мармелад. Далее, женская интуиция подсказала ей, что без Капитала, этого священного фетиша, вынуждающего бедных простаков трудиться на нас, есть только один достаточно легкий способ обзавестись деньгами — развлекать мужскую половину человечества или потакать ее порокам. А потому к ремеслу корыстной сирены миссис Ригли обратилась без особого размаха, но очень энергично.

Немедленно возникает вопрос: неужто мистер Ригли знал об этом и флегматично мирился с приработками супруги? К несчастью, ранняя история семейства Ригли покрыта мраком неизвестности. Впервые они возникли в дешевом и совсем не фешенебельном предместье Криктона, где мистер Ригли каждое утро обязательно уходил искать работу и каждый вечер пунктуально возвращался, не обретя ничего, кроме крепкого запаха пива и махорки. Вследствие этого миссис Ригли весьма прилежно трудилась на ниве наемной сирены и, подобно сказочному пеликану, питала свой выводок как бы собственной плотью. Мистер Ригли был так занят поисками работы и так расстраивался, не находя ее, что не замечал, сколь часто миссис Ригли в лучшем своем наряде исчезала из дома на несколько часов. Он еженедельно брал у нее некоторую сумму на текущие расходы, даже «спасибо» не говоря, однако люди слышали, как он воздавал должное чудесному умению своей Бесс «укладываться» в пособие по безработице.

Как именно это произошло, осталось неясным, но одно несомненно: в процессе самопожертвования во имя прокормления семьи миссис Ригли свела близкое знакомство с мистером Джереми Гулдом, родственником того Гулда, который срубил вязы мистера Джадда. Этот мистер Дж. Гулд оказался очень податливым на цыганскую болтовню и вкрадчивую лесть — настолько, что, насладившись беседой с миссис Ригли за стойкой большого, но низкопробного трактира, он уплатил за комнату наверху, дабы продолжить разговор в более спокойной и интимной обстановке. Почти сразу же Ригли-младшие защеголяли в обновках, а жареная колбаса с вареной картошкой под бутылочное пиво перестала быть редким событием.