Читать книгу "Хивинские походы русской армии - Михаил Терентьев"

Таким образом, вместо одного укрепления выросло четыре, и потому отряд был усилен 3 ротами и 1 сотней.

Высадка Столетова произвела в Хиве весьма сильное впечатление. Степные вестовщики-хабарчи обыкновенно преувеличивают и прикрашивают цветами фантазии полученное откуда-нибудь известие и летят сообщать новость в ближайшую кочевку, рассчитывая на щедрое угощение, пропорциональное важности вести. Немудрено, что в Хиве скромный красноводский отряд вырос до готовой экспедиции, пожалующей не сегодня-завтра в гости. «Кто такой Столет? Неужели ему 100 лет? Бековичем пахнет!» Переполох вышел огромный. Первым делом решено завалить колодцы, так как кочевники уже ушли на зимовки — киргизы к Хиве, а туркмены к Атреку, и вот по дороге к Кизыл-Су, т. е. к Красной Воде, посланы конные партии с собаками, предназначенными изгадить своими трупами глубокие колодцы, зарывать которые было или трудно, или жаль. Только колодезь Сагжа пощажен на время, но к нему приставлен конный пикет, чтобы испортить его только при появлении русских. В самой Хиве выстроили новую цитадель, в виде огромной башни с 20 пушками. Главный проток Аму-Дарьи, Талдык, загражден плотиною и разведен по арыкам, чтобы русские пароходы не могли пробраться вверх. Близ мыса Урге на Аральском море выстроена новая крепость Джан-Кала; другое укрепление начали строить на урочище Кара-Тамак. Бежавшие сюда оренбургские киргизы освобождены от податей, но зато обязались выставить по одному джигиту с каждых двух кибиток. Для под держания бодрости духа своих будущих ополчений хан воспользовался приездом какого-то турецкого эфенди и выдал его за турецкого посла, предлагающего союз и помощь Турции. На самом деле это был действительно агент турецкого правительства, но прислан был только с просьбой освободить персидских рабов, чтобы расположить Персию, которая будто бы потому и не помогает ни бухарцам, ни хивинцам, что их подданные беспрерывно вторгаются в ее пределы, забирают пленных и продают их в рабство.

В это же время прибыл в Хиву и бухарский посол с известием о покорении эмиром Гиссара и жестокой расправе с жителями: «Семь дней резали мужчин и три дня детей в люльках».

Эмир писал, что он заключил мир с русскими, но что это только хитрость, и что он никогда не забудет главной заповеди Корана: «Уничтожай неверных», а потому тотчас примется за дело, как только придет время!

Получив официальное уведомление о красноводской высадке, персидский шах написал собственноручно записку тогдашнему послу нашему, д. с. с. Бегеру, от 4 декабря, и просил исходатайствовать у государя удостоверение, что укрепление Красноводска имеет целью только развитие торговли с Туркестаном, как ему объявлено, и что русские не будут вмешиваться в дела туркмен, кочующих по берегам Гургеня и Атрека, а также не будут строить никаких укреплений ни по берегам этих рек, ни в устьях их. Бегер телеграфировал об этой просьбе нашему министру иностранных дел и получил в ответ, что «императорское правительство признает владычество Персии до Атрека и, следовательно, не имеет в виду никаких укреплений в этой местности».

Ответ этот был сообщен шаху 13 декабря и произвел такое благоприятное впечатление, что шах, на третий же день, разрешил нашим купеческим пароходам входить в Мургаб и Энзели, наравне с парусными судами, чего наши дипломаты тщетно добивались несколько десятков лет.

Чтобы дать понять хивинскому хану, что занятие Красноводска предпринято в связи с общими нашими мероприятиями для умиротворения Средней Азии, генерал фон Кауфман написал 18 января 1870 г. новое письмо хану, уже в более суровых выражениях, причем напомнил, что «я трижды вам писал, но ни на одно письмо не получил от вас ответа; вы даже позволили себе, вопреки всякому праву, задерживать последних посланных моих… Подобный образ действий не может быть более терпим. Одно из двух: или мы будем друзьями, или мы будем врагами, — другой середины нет между соседями». Далее хану советовалось отвечать согласием на предъявленные прежде требования, ибо «всякому терпению есть конец, и если я не получу удовлетворительного ответа, то возьму его».

Через месяц возвратился наконец Бушаев и привез два письма: одно от диван-беги (вроде минист. иностр. дел), другое от куш-беги. Оба они только отписывались, а пленных наших соглашались отпустить лишь в том случае, если русским войскам запрещено будет переходить границы и если киргизам будет уплачено за расчебаренное у них имущество. 25 марта Кауфман снова написал письмо уже диван-беги, высказывая удивление по поводу уклонения хана от непосредственных сношений. Снова было повторено, что где кочуют наши подданные киргизы, там и земля наша, — значит, по Яны-Дарье до озера Акчи-Куль. Буканские же горы и весь путь от Красных Песков (Кизил-Кум) до моста Иркибая на Яны-Дарье отошел к нам по мирному договору с Бухарой, и потому никто, кроме нас, не должен собирать здесь зякет с купеческих караванов. Затем в пятый раз повторялось требование освободить всех увезенных в Хиву русских подданных, прекратить покровительство нашим мятежникам и предоставить нашим купцам, на началах взаимности, те же права, какими пользуются хивинские в России.

14 апреля получен был от куш-беги ответ на письмо от 18 января по поводу занятия Красноводска. «С основания мира, — писал хивинец, — и до сих пор, не было еще такого примера, чтобы один государь, для спокойствия другого и для благоденствия чужих подданных, устраивал на границе крепость и посылал свои войска… Наш государь желает, чтобы: Белый Царь, по примеру предков, не увлекался обширностью своей империи, Богом ему врученной, и не искал чужих земель: это не в обычае великих государей. Если же, надеясь на силу своих войск, он захочет идти на нас войною, то пред Создателем неба и земли, пред великим Судиею всех земных судей, — все равны: и сильный, и слабый. Кому захочет, тому и даст Он победу… Ничто не может совершиться против воли и предопределения Всевышнего».

Видя из тона письма, что обаяние Красноводского отряда уже ослабело и что наша настойчивость и угрозы, без поддержки их вооруженною рукою, ничего не стоят в глазах хивинцев, генерал Кауфман представил военному министру свои соображения относительно совместных действий против Хивы со стороны Туркестана и Кавказа, чтобы решительным ударом низвести Хиву с того пьедестала, на котором она стоит, кичась своею недоступностью и нашими прежними неудачными попытками вразумить ее. Эти соображения удостоились высочайшего одобрения. Тем временем весною этого года Столетов произвел рекогносцировку Балханских гор в 150 верстах от места высадки и выбрал здесь, у небольшого источника пресной воды Таш-Арват-Кала, место для отряда, куца и перевел его. Но войска не могли здесь развести огородов, все надо было привозить с Кавказа, и все это иногда сильно запаздывало, по непостоянству и капризности сообщений морем.

К зиме открылась цинга… Множество казачьих лошадей пришли в негодность. Хивинские караваны не идут… Надежды, возлагавшиеся на Красноводск, не сбылись.

Всех туркмен считалось до 225 т. кибиток, или более миллиона душ. В пределах Персии, между Атреком и Гургенем, жили постоянно только земледельцы (называемые чомра), а кочевники — чарва к северу от Атрека. Это и были ближайшие соседи Красноводского отряда.

20 октября утром текинцы напали на укреп. Михайловское, где стояла всего одна рота. Нападение было отбито с потерей 3 чел. убитыми и 4 ранеными.