Читать книгу "Метка Каина - Том Нокс"

— А как их убили?

— Застрелили.

— Но кто?

— Полиция никого не нашла. Полиция вообще ничего не делает.

— Ничего?

— Совершенно. Они… просто этим не интересуются. Chomage![34]Два человека убиты, а они никого не находят! Это incroyable[35]. — Элоиза жадно глотнула из чашки. Чай Дэвида был еще слишком горячим, чтобы можно было его пить; но Элоиза, похоже, и не заметила температуры. — Их застрелили в машине. Взяли и застрелили! Может, это потому, что мы каготы? Мы не знаем почему. Вы сами видите, как я напугана. Я всех боюсь, даже полицейских. Каготов убивают.

Итак, тема была открыта: каготы. Дэвид напомнил о сайте в Интернете, и девушка нахмурилась.

— Это была идея отца. Дурацкий сайт! Последние каготы и так далее. Я ему говорила, что это опасно — открывать такой сайт! Я ему говорила, что он привлечет к нам внимание. Но они с мамой считали, что нам, каготам, хватит уже стыдиться, что это просто глупо — постоянно скрываться. И поскольку мы, возможно, остались последними, он хотел, чтобы мир о нас узнал. — Элоиза пожала плечами. — Он говорил, что кто-нибудь должен записать историю нашего народа. Каготы! Может, потому мои родители и погибли. N'est ce pas?[36]С тех пор я постоянно держу наготове ружье. Отец охотился на голубей… теперь оно всегда заряжено. Они могут прийти и за нами. Мы последние из оставшихся в живых, я и моя бабушка. Только не думаю, что бабушку беспокоит, убьют ее или нет; она уже как будто умерла.

Дэвид, слушая девушку, чувствовал себя совершенно беспомощно. Что могло помочь ее горю? Дэвид хорошо знал, что значит быть сиротой, будучи единственным ребенком; он понимал это несправедливое одиночество, он знал эту внутреннюю тоску, это отчаяние. Ему хотелось помочь Элоизе; и он понимал, что помочь этой девушке невозможно…

Элоиза со сдержанной печалью кивнула в ответ на вопросы Эми. Она была такой хорошенькой и такой мрачной, что ее горе выглядело еще более острым.

— Да, я могу вам рассказать… Я знакома с историей. Отец учил меня с самого детства, он хотел, чтобы мы гордились своим прошлым. А не стыдились его. — Она склонила голову набок, к чему-то прислушиваясь; возможно, к движениям бабушки. Потом снова посмотрела на Дэвида. — Вот что я знаю. Вот что рассказывал мне отец. Мы, каготы, были… мы — народность. Уникальная раса. Впервые мы появились… это правильное слово? — нет, впервые мы упомянуты в документах примерно в XIII веке. В этих самых краях. Наварра и Гасконь.

Дэвид сделал глоток чая. Пристально вслушиваясь в каждое слово.

— А уже потом к нам, каготам, стали относиться как к низшей расе. Как к париям…

Эми перебила ее:

— Как к неприкасаемым?

— Да. В Средние века каготов отделяли разными способами… от обычных крестьян. Мы жили в особых районах городов — обычно на плохой стороне реки, на низкой, малярийной. — Элоиза снова сделала глоток чая и продолжила: — Следы таких гетто и сейчас можно найти в разных поселениях в Пиренеях, если захочется… вроде Кампани.

Дэвид энергично кивнул.

— Мы видели. Старые дома и развалины в Кампани.

— Да. Такие гетто называли каготериями. В Кампани — один из самых больших каготериев.

— А что еще? — спросила Эми. — Двери, да?

Элоиза возразила:

— Сначала вы должны ознакомиться с историей, это важно. Жизнь каготов всегда была отмечена обособленностью: нас отделяли от всех, как будто прятали, словно некий постыдный секрет. Каготам запрещалось заниматься большинством ремесел. Нам предоставлялось возить воду и рубить деревья. Мы делали бочки для вина и гробы для умерших. И еще мы стали очень хорошими плотниками, — по лицу Элоизы скользнула слабая улыбка. — И именно мы построили многие церкви в Пиренеях — те самые церкви, из которых нас время от времени изгоняли.

— И снова — как в Кампани?

— Кампань… да. И многие другие поселения, — теперь Элоиза говорила немного быстрее. — Некоторые из запретов, касавшихся каготов, были странными, уж такими странными… Нам нельзя было ходить босиком, как ходили обычные крестьяне, и из-за этого родилась легенда, будто у всех нас перепончатые пальцы. Каготы не могли пользоваться теми же банями, что прочие люди. Нам не разрешалось прикасаться к стенам или мостам. Безумие, правда? А когда мы выходили из дома, мы должны были прикреплять к одежде гусиную лапку, la patte d'oie. Эдакий символ перепончатых ног. Мифическое уродство.

— Это похоже на то, как евреям приказывали пришивать к одежде желтую звезду. Во время войны, — сказала Эми.

— D'accord.[37]И одним из многих способов показать каготам, что они не такие, как все, было обращение с ними в церквях. Для нас существовали особые двери, слева от главного входа. Маленькие двери, очень низкие, вы видели? И еще для нас ставили отдельные купели — benitiers. Помеченные гусиной лапкой! А причастие нам подавали на очень длинных деревянных ложках, чтобы священник не мог даже прикоснуться к нам. Не прикоснуться к грязным людям.

— Но почему? — спросил Дэвид.

Чай в его чашке кончился. Ему хотелось еще, он проголодался; чтобы отвлечься, ему хотелось хоть что-нибудь съесть. Переживания этой девушки пробудили и вытащили на поверхность его собственную скрытую боль.

— Элоиза, но почему с каготами обращались подобным образом? Почему твой народ так унижали?

Девушка вскинула голову, на ее лице была совершенно детская презрительная гримаса.

— Да никто этого не знает! Никто понятия не имеет, почему с каготами обращались именно так! Крестьяне всегда говорили, что каготы — сумасшедшие. К нам относились, как вы знаете, как к низшим, как к грязным, оскверненным. Как к заразным.

— А каготов… убивали?

— Oui, oui.[38]Иногда фанатизм проявлялся очень жестоко. Очень жестоко. В начале восемнадцатого века одного богатого кагота в Ле Ланде поймали на том, что он взял святую воду из общей чаши… для некаготов… и ему отрубили руку и приколотили ее к церковным дверям.

Эми поморщилась; Элоиза продолжила рассказ:

— Ужасает, да? А другому каготу, который осмелился обрабатывать свою землю, что было строжайше запрещено, проткнули ноги раскаленным железным прутом. Если в деревне случалось какое-то преступление, в нем обвиняли кагота. Некоторых даже сожгли у столбов. Но даже после смерти преследование продолжалось — каготов всегда хоронили на отдельных кладбищах.