Читать книгу "Близнецы страсти - Алена Белозерская"

Хитрый и ловкий, что невозможно было определить с первого взгляда, Малиновский выглядел как обычный водитель, чьей главной целью было удовлетворять прихоти хозяина. Собственно, это он и делал. Ему было безразлично, насколько желания Рэма отвечают этическим нормам и как соотносятся с теми духовными качествами, которыми руководствуются обычные люди. Для него мораль не имела никакого значения. Это были лишь буквы, пустые, несерьезные, а потому – лишние. Им не было места в его жизни, вследствие чего Ян с легкостью помогал Рэму превращаться в такое же беспринципное существо, каким и он сам являлся. Он не видел ничего плохого в том, чтобы мужчина добивался своего любой ценой. Методы, приближающие человека к цели, не изучались детально, их благородство либо безнравственность и вовсе не брались в расчет. Жизнь для Малиновского ассоциировалась с войной, а на войне, как известно, все средства хороши. На войне способы действий не делятся на честные и подлые, они бывают лишь удачными и выгодными или проигрышными, поэтому останавливаться, теряя время на размышления о высокой нравственности, – неэффективно.

Единственное, что Малиновский считал недопустимой глупостью, – это привязанность к женщинам. В них он видел разрушителей мужских характеров и судеб, поэтому он избегал тесного контакта с представительницами прекрасного пола, несмотря на то, что регулярно пользовался их услугами. Но одно дело – ни к чему не обязывающий секс, и совсем другое – эмоциональная зависимость. Относительно второго мнение Малиновского было категоричным и однозначным – женщинам не место в сердце мужчины. Они должны удовлетворять физические потребности последних, но как только какая-нибудь барышня неосторожно переступает запретную черту, пытаясь войти в личное пространство мужчины, от нее надлежит избавиться – быстро и безжалостно. Ибо, проявляя слабость по отношению к красивой мордашке, ты теряешь стойкость. Подобное было бы непростительной ошибкой. Недостаточная твердость ведет к разрушению внутреннего мира, зависимость от женщины ломает и отбирает главное – самого себя. А если нет себя, то нет и жизни. Есть только беспросветная горечь, неудовлетворенные желания и надломленные чувства.

Именно таким потерянным и ослепленным гневом выглядел Рэм, стоя у подъезда и обдумывая нечто. Малиновский злился – он терпеть не мог, когда Рэм пребывал в подобном состоянии. Но больше всего раздражало его то, что причиной этого упадочного настроения являлась какая-то баба, в которой, по мнению Малиновского, не было ничего особенного, лишь пустой гонор и некоторая привлекательность. Наверняка Анна сперва поманила Рэма, а потом выставила за дверь, как это уже не раз случалось. Она вела себя подобно собаке на сене: испытывала желание и одновременно отвергала. После встреч с ней Рэм надолго впадал в неконтролируемую ярость, которая убивала и его, и всех тех, кто имел несчастье оказаться рядом с ним в эти минуты.

Малиновский посигналил, привлекая внимание Галеева. Тот безразлично посмотрел на машину и, развернувшись, направился к выходу из двора. Выругавшись матом, Малиновский завел мотор и медленно поехал следом за ним. Через десять метров Рэм остановился, дождался, когда машина поравняется с ним, и открыл дверцу.

– Едем домой, – сказал он, устроившись на заднем сиденье.

– Хорошо, – кивнул Малиновский.

– Интересно, как она выжила и почему пряталась в течение целого года? – отвлеченно проговорил Рэм.

– Предполагаю, что Анна вернулась лишь с одной целью, – сказал Малиновский, остановив машину у въезда на оживленную улицу.

– Месть?! – Глаза Рэма загорелись, словно в предвкушении опасной, но интересной игры. – Мне?

– Вряд ли, – поцокал языком Малиновский. – Ее мишень – Вероника. Наверняка смерть Владислава Романова – ее рук дело. Поэтому рекомендую тебе быть осторожным. Когда баба вершит возмездие, она становится очень изворотливой и изобретательной.

– Следи за словами! – предупредил его Рэм. – Анна – не баба.

– Прошу тебя, – впервые в жизни голос Малиновского утратил жесткость, он стал мягким, упрашивающим, – забудь о ней и уезжай! Она не принесет добра никому из нас. Как, впрочем, и ее сестрица.

– Не указывай мне, что делать. Лучше держи под контролем Веронику. Не желаю, чтобы она натворила глупостей, навредила Анне или, хуже того, распустила язык.

– Зная Веронику, могу сказать, что она всегда в полной боевой готовности. Может, остановим ее? – Малиновский тихо рассмеялся заученно-стеклянным смехом, который всегда звучал одинаково и не имел различий в интонациях.

Он несказанно обрадовался собственному предложению и надеялся, что Рэм примет его. Если избавиться от одной сестры, то со второй будет справиться намного легче. Помехи следует устранять, потому что они мешают жить, а сестры Кирсановы являлись не обычным препятствием – они были неимоверно сложной преградой на пути к спокойствию Рэма и Яна. С их исчезновением Рэм придет в себя, в этом Малиновский был уверен. Однако, пока обе Кирсановы существуют, Рэм не преодолеет эти чувства, от которых он не имеет сил отказаться. Они сломают его, измучают, убьют, наконец, но так и останутся в его душе.

– Нет, – отозвался Рэм, понимая, к чему клонит Ян. – Не сейчас.

Глава 17

Вероника подхватила Сашу на руки и прижала его к себе.

– Как же я соскучилась! – прошептала она. – А ты, любовь моя?

– Мама, – проговорил Саша, трогая ее лицо. Вероника взяла его маленькую ручку и поцеловала каждый пальчик.

– Я забираю сына, – сказала она, повернувшись к толстушке Лиде, которая с сожалением смотрела на эту исполненную любви сцену.

– Мы еще не завтракали, – растерянно проговорила Лида, но не посмела ослушаться и принялась собирать сумку. – Когда вы вернетесь?

– Не знаю.

– Но… – Лида остановилась перед Вероникой, с тоской посмотрела на нее, потом – на племянника.

– Что – «но»? – спросила Вероника, забрала сумку и, не выпуская Сашу из объятий, направилась к машине.

– Будет неправильно, если ты заберешь мальчика. – Лида бежала рядом, готовая в любую секунду разрыдаться. – Мы хотим, чтобы он жил с нами!

Вероника резко остановилась и надменно оглядела сестру Влада. Лида мгновенно вжала шею в плечи и сделала шаг назад. Она выглядела испуганной и жалкой, отчего Веронике захотелось ударить ее сумкой по огромным бедрам, на которых колыхалась широкая юбка. Вероника не любила Лиду за слабохарактерность и излишнюю деликатность. Она, будучи строгим и язвительным театральным критиком, которого в профессиональной деятельности люди предпочитали обходить за километр, в домашней жизни толком не умела ругаться, а услышав матерное слово, готова была потерять сознание, настолько это шокировало ее нежную душу. Этот вежливо-жирный шарик застыл в ожидании ответа, и Вероника усмехнулась, испытав желание сочно выругаться, чтобы увидеть ее расширившиеся от ужаса глаза и подергивающуюся от обиды верхнюю губу. Однако Вероника сдержалась, но не из уважения к Лидии Александровне, а потому, что она держала на руках ребенка, в чьем присутствии не могла вести себя по-хамски.