Читать книгу "Кости Луны - Джонатан Кэрролл"

Когда мы проснулись, от моря не осталось и следа. Даже Пепси удивился его исчезновению. Вместо моря возник необъятный луг, где росли дикие цветы и порхали бабочки немыслимых раскрасок. Было очень тепло и солнечно.

Рядом было разложено все для пикника, и мне хватило одного взгляда, чтобы понять, как я проголодалась. Животные куда-то подевались, однако сейчас главное — утолить голод. Мы с Пепси набросились на еду и подмели все до крошки.

Мы уже настолько привыкли к рондуанским чудесам, что ни словом не обмолвились о превращении Бриннского моря в цветущий луг. Все равно ждать объяснения метаморфозе не приходилось.

Это напомнило мне о том, как я приноравливалась к европейскому укладу жизни. На все про все у меня ушел год. В Европе было принято мыть ступеньки перед домом. Спички не прилагались к сигаретам бесплатно, их нужно было покупать. В России считалось незаконным выгуливать собаку в дневное время суток. Откуда что берется? Кто его знает. Таков уклад, и постепенно под него подстраиваешься.

На Рондуа, конечно, масштабы несколько иные, но принцип тот же.

Целый час мы бездельничали — сидели и переваривали съеденное. Возвращения животных мы ожидали с минуты на минуту, и нам в голову не приходило тревожиться, пока не возник первый негнаг. Они так бесшумно передвигались в мягкой высокой траве, что мы с сыном и не подозревали о их присутствии, пока один из них не пробежал под согнутым коленом Пепси.

— Скорее! Скорее, а то будет поздно!

Угольно-черный, с мехом гладким, как у домашней кошки, зверек напоминал миниатюрного муравьеда с носом-воронкой и яркими глазами-изюминками.

Но сильнее всего меня потрясло, что я их вспомнила! В детстве я рисовала негнагов стаями и даже, тщательно поразмыслив, придумала им это имя — семи лет от роду. Я все время рисовала этих зверушек: негнаги за рулем, в кровати на клетчатой подушке и с грелкой для ног, на колесе обозрения. Мама хранила эти рисунки, говоря, что они ужасно милые и своеобразные. Часть она отдала мне, когда я училась в колледже, — мои детские негнаги до сих пор лежат в каком-то из ящиков моего стола.

— Не думай о прошлом! Думай о настоящем! Скорее, Каллен!

Сквозь мысленный туман толщиной в двадцать с лишним лет я различила высокий, дурацкий, надоедливый голос, который, как я тогда считала, должен быть у негнагов.

Рядом с первым зверьком появился второй, потом третий. Они были чем-то очень встревожены и, когда ни Пепси, ни я не двинулись с места, стати подскакивать вверх-вниз.

— Мам, что они говорят? — улыбался Пепси. — Ты их понимаешь?

Второе потрясение! Я понимала их, а он — нет. Их появление явно привело его в восторг, но он не понимал ни слова.

— Скорее! Скорее! Мистер Трейси! Он ранен! Может умереть! Ну скорей же!

Мы рванулись за ними — негнаги, конечно, способны были бежать в десять раз быстрее, но задерживались специально ради нас. Вначале мы с Пепси держались за руки, но потом он вырвал ладонь и обогнал меня:

— Мам, я вперед! Догоняй!

Через десять минут сытный завтрак начал притормаживать меня. Затем в боку возникла острая резь, и я перешла на трусцу, но и та давалась нелегко. К счастью, буквально еще через несколько минут я увидела лежащее на боку огромное черное тело, совершенно неуместное посреди цветущего луга.

Пахло сиренью, хотя я никогда не видела на Рон-Дуа сирени. Мой сын сидел на коленях рядом с мистером Трейси и декламировал незнакомые мне заклинания. Одна из задних лап собаки отсутствовала, причем обрубок выглядел словно после хирургической ампутации.

Глаз мистера Трейси был открыт, но лишен малейших признаков жизни. Кошмарная и тревожная картина; однако мгновение спустя я вспомнила один фрагмент из своего далекого прошлого — и фрагмент этот нес в себе спасение.

Метнувшись к мистеру Трейси, я оттолкнула сына и заняла его место. Затем порылась в его рюкзачке и достала четвертую Кость Луны, Слее.

— Разожми ему челюсти! Чтобы Кость вошла.

Вместе с Пепси мы раздвинули окоченевшие собачьи челюсти и в конце концов сумели просунуть туда четвертую Кость. Когда же мы разжали пальцы, зубы захлопнулись с громким костяным щелчком. Ужасный, неживой звук.

Негнаги разразились писком и забегали как сумасшедшие. Я ждала, сложив руки, — чуть ли не единственный раз на Рондуа, когда я точно знала, что делать.

Прошло некоторое время, и вот мистер Трейси медленно моргнул. Что-то в нем возвращалось из чудовищной дали.

Мне вдруг показалось, что я стала легче. Я понимала, в чем дело: это ушла последняя память о волшебстве. Она пребывала со мной с возвращения на Рондуа, только я об этом не знала.

Зато меня захлестнул исполинский вал воспоминаний, и я вспомнила все, о чем забыла. Будучи рондуанским ребенком и разыскивая пятую Кость, я неправильно применила Слее. В результате все мои спутники, сопровождавшие меня в том долгом и опасном путешествии, бессмысленно погибли. В последнюю секунду я запаниковала и спаслась сама, не подумав про остальных. Я бездумно, эгоистично применила волшебство одной из Костей…

Самое сильное оружие страха — способность ослеплять; можно сделаться слепым к чему угодно. Пребывая в его власти, мы не помним о других, забываем, что не одни мы заслуживаем спасения. В этом заключалась моя величайшая, неисправимая ошибка. Паника и эгоизм не дали мне заслужить пятую Кость Луны.

Когда мистер Трейси заговорил, голос его звучал очень устало, слова давались с большим трудом:

— Я так ошибался. Я доверял ему… во всем! Глаз его смотрел прямо на меня, исполненный печального изумления.

— Кому? О чем вы, мистер Трейси?

— Марцио, — пояснил из-за спины Пепси. — Мам, Марцио — это Джек Чили. Он дурачил нас с самого начала. Теперь он все знает.

4

Здравствуйте, миссис Джеймс!

Доктор Лейври все спрашивает, почему я выбрал именно топор, чтобы сделать больно маме и сестре. Он сказал, что это поможет мне лучше осознать содеянное, если я пока сосредоточусь только на этом. А еще он сказал, что, если я не могу сказать ему прямо, почему бы не попробовать сделать это в одном из писем к вам. Так я и поступлю.

Меня серьезно интересует смерть. Я много думаю о ней и перечитал кучу книг на эту тему. Не знаю, есть ли рай и ад, но думаю, какая-то загробная жизнь все-таки существует.

Я прочел эту книгу, «Сёгун», о Японии и самураях[61]. По-моему, они все понимали правильно: если живешь как следует, смело и отважно, тогда главное — это умереть с честью. Некоторые в этой книге даже упрашивали, чтобы им позволили умереть за начальника. Если они получали разрешение (и поверьте, это еще не всем удавалось!), то считали, что им повезло, и тут же кончали с собой. Мои мать и сестра были очень хорошие, и я думал, что если они умрут в этот момент жизни, то наверняка им будет позволено отправиться туда, куда отправляются после смерти хорошие люди. Согласен, иногда сестрица слишком громко включала музыку, а мама относилась ко мне не лучшим образом, но по большому счету это не важно. Они были очень хорошие, и обе достигли такого уровня, когда если умрешь, то сможешь двигаться дальше. Прежде чем взять инициативу в свои руки, я надеялся, что они разобьются на самолете, когда полетят к моему дяде во Флориду, но, к сожалению, этого не случилось. Они благополучно пережили поездку, так что мне оставалось только принять меры самому, чтобы препроводить их на ту сторону, что я и сделал.