Читать книгу "1919 - Игорь Николаев"

Парадоксально, но при грамотных и умелых действиях стремительно рвущиеся вперед штурмовики, действующие под немецким девизом «У нас нет флангов!», зачастую несли потери значительно меньшие, чем обычная пехота, прижатая к земле пулеметами, засыпаемая градом снарядов и мин. Всего одна решительная рота могла взять позицию, перед которой полег бы полнокровный полк. С другой стороны, и штурмовой взвод мог быть буквально в считанные секунды умерщвлен удачным залпом или расторопным пулеметчиком. Поэтому союзники учились тщательно разведывать местность, маневрировать, быть сильными, но не упрямыми, выбирая мертвые зоны, просачиваясь один за другим сквозь вражескую оборону, как капли воды через гранитную скалу. Даже сверхтяжелая гаубица не смогла бы разом накрыть взвод в боевом порядке.

Дрегер имел полное право считать себя опытным командиром. Он прошел хорошую школу горного дела, которое само по себе приучает думать и действовать быстро, но осторожно. Затем его грамотно и качественно учили уже в армии, да и сама война — лучший на свете наставник. И все же каждый раз перед боем лейтенант отчетливо понимал, что он не только боится, но и напрочь забыл все наставления. Даже собственный опыт начисто вылетал из головы, полностью вытесненный животным страхом боли, страданий и смерти.

«Я не хочу! Не хочу!!!»

Танк гремел, то карабкаясь на возвышенности, то обрушиваясь вниз почти сорока тоннами своего веса. Броня звенела и стучала, отзываясь на непрерывный вражеский огонь. Уильям смотрел прямо перед собой, вцепившись обеими руками в деревянную доску, заменяющую сиденье, и стискивал зубы, стараясь унять нервическую дрожь челюсти.

Мигнула лампочка. Сидящий прямо напротив лейтенанта солдат достал из-за пазухи стеклянную фляжку, оплетенную лозой, и, оттянув книзу кислородную маску, вытащил зубами пробку. Сделал длинный глоток, затем молча протянул командиру. Дрегер, не чинясь, принял флягу и так же отпил.

«Виски — это обычный самогон, забывший свое происхождение», — так, кажется, говорил отец…

Емкость прошла по кругу, когда она вернулась к хозяину, тот вытряхнул в рот последние капли и с размаху швырнул ее об пол. Это была своего рода традиция — в самой первой поездке саперы тоже что-то разбили в отсеке, и озлобленные танкисты потребовали, чтобы обнаглевшая пехота все тщательно вычистила. С того дня штурмовики в каждом броске обязательно что-нибудь разбивали прямо в танке — как символ надежды на возвращение. Стекло треснуло, но оплетка удержала сосуд, тогда один из бойцов с размаху припечатал флягу ботинком, превращая в груду мелких осколков.

Машину задергало, словно танк забуксовал, водитель то сбрасывал газ, то резко прибавлял обороты, стараясь преодолеть препятствие. Мигнула сигнальная лампа. Дрегер еще раз окинул взглядом солдат, хлопнул себя по макушке, нахлобучивая поглубже фуражку. Провел по карманам, проверяя, на месте ли снаряжение: компас, свисток, ракетница, револьвер, планшет с картой. Напоследок глубоко — во всю глубину легких — вдохнул из кислородного аппарата.

«Марк» остановился, резко, словно якорь бросил, и дальше все происходило быстро, очень быстро.

Саперы бросились к четырем овальным люкам, попарно расположенным в бортах танка. Каждый боец был увешан снаряжением так, что напоминал небольшой оружейный склад, но все ухитрялись не сталкиваться и не цепляться в узком и тесном десантном отсеке. Лязгнули запоры, и «кроты» ринулись на выход. Первым через невысокий порожек шагнул лейтенант, и окружающий мир ударил его сразу по всем органам чувств.

В первое мгновение, еще даже не коснувшись земли, он ослеп. После полумрака танкового десантного отсека, освещаемого лишь тусклыми мигающими лампами, сполохи огня ударили по глазам, как молотом. Прямо перед ним, на расстоянии не более десяти футов, пылал «Шершень», не как обычно горят танки — лениво и чадно, а чистым ярчайшим пламенем, словно огромная газовая горелка. Рвущиеся ввысь языки пламени почти не давали дыма, лишь непонятные белесые хлопья, похожие на крошечные перья, танцевали над погребальным костром.

«Это отлетает душа танка», — невпопад подумал лейтенант. Подошвы коснулись земли, он заученно сгруппировался и откатился в сторону, освобождая место следующему бойцу. И Дрегер оглох.

В танке было шумно, очень шумно, но это было лишь бледное подобие устрашающего грохота, что царил здесь, на острие атаки. Огневой вал продвинулся дальше, чтобы не задеть своих, но буквально в двух сотнях ярдов стояла сплошная бурая стена, подсвеченная багровыми отблесками, — сотни, тысячи разрывов, тянувшиеся без просветов, покуда хватало взгляда. Однажды Дрегер прочитал в какой-то газете, что основная часть трат экономики на войну — это не техника и не снаряжение, а боеприпасы. Тысячи тысяч снарядов, каждый из которых представляет собой сложный агрегат из металла, механических устройств и новейших достижений химической промышленности. Тогда он не поверил, теперь же в полной мере осознал, насколько это точное и справедливое замечание. Немыслимое количество снарядов — от небольших, размером с ручную гранату, до огромных полуторатонных «чемоданов», которые приходится поднимать специальными лебедками, — теперь обрушивались на землю смертоносным ливнем. Грохот, который они при этом производили, даже нельзя было назвать «шумом» или «звуком». Слова просто не могли описать то, что наполнило каждый кубический дюйм воздуха на многие мили вокруг. Это было подобно смертоносной вибрации, она пронизывала последнюю клеточку тела, останавливала сердце и бег крови по жилам. От нее не могли уберечь никакие затычки, накладки и просто ладони, закрывающие уши. Лейтенанту не раз доводилось видеть, как солдаты, даже не новобранцы, бросали оружие, забиваясь в любую яму, и никакие угрозы, никакой трибунал не могли заставить их идти дальше — так страшен был для человека убийственный артиллерийский огонь. А те обстрелы не шли с нынешним ни в какое сравнение — в эти минуты словно сам Марс сошел на землю и метал свои молнии, разя направо и налево.

Запас кислорода в легких закончился, Уильям скорчился под прикрытием ближайшей кочки, надрывно, со всхлипом вдыхая воздух поля боя.

Как безумную какофонию вокруг нельзя было назвать «шумом», так же сложно было назвать «воздухом» тягучую субстанцию, судорожными рывками втягиваемую широко раскрытым ртом. Атмосфера над полем сражения уплотнилась так, что ее, казалось, можно было резать ножом — только достань клинок из ножен. Невесомый прах измельченной земли, бетонная пыль, каменное крошево, гарь и копоть — все эти ингредиенты смешались в едином глотке, который сделал Дрегер. И над всеми запахами царили тяжелый смрад сожженной плоти и пронзительно острые, химически чистые миазмы сгоревшей взрывчатки.

Перекатываясь, чувствуя, как с каждым оборотом в спину впивается ремень портупеи с гранатами, лейтенант сместился в сторону, ближе к горящему «Шершню». Почерневший в пламени «ромб» теперь немного прикрывал его от вражеского огня, переднее ведущее колесо нависало почти над головой. От машины шла волна испепеляющего жара, как от фабричной топки, но здесь было безопаснее. Дрегер выглянул из-за перебитой гусеницы, развернувшейся, словно огромная мертвая многоножка. Чувства понемногу возвращались к нему. Слух привычно отсекал грохот канонады, вычленяя крики людей, резкие команды, стрельбу впереди. Грудная клетка работала, как кузнечный мех, прокачивая через легкие дымный вонючий воздух. Опытный взгляд видел то, что менее искушенный наблюдатель счел бы чистым, первозданным хаосом и филиалом преисподней, открытым на грешной земле.