Читать книгу "Кок'н'булл - Уилл Селф"

В те два часа развратной связи — сравнимых с выходом в открытый космос — Алан начал свое путешествие по территории сумерек.

Наоми ушла из дома раньше мужа. По опрятной, заставленной викторианскими особняками с террасами улочке она покатила коляску с Сесиль в детсад при медицинском центре. В соответствующем окне каждого дома висел соответствующий плакат, призывающий принять участие в той или иной кампании, однако в то утро Наоми не обращала на них внимания. В другой день она бы подумала примерно следующее: вот, пожалуйста, здоровое свидетельство истинного плюрализма в обществе — а в общественно-политической жизни Наоми весьма активно участвовала.

Только вот послать ей хотелось куда подальше эту жизнь в это сумрачное лондонское утро. У Лондона есть такая особенность (и Наоми теперь знала об этом) превращать весну в осень, как в телевизоре, увеличив контрастность и изменив настройки прозрачности воздуха. Живая изгородь взметнулась, как привязанный ослик на живодерне, и грязные брызги оросили ее щеку и пластиковую защитную крышку коляски Сесиль.

Наоми почувствовала приступ тошноты. Ей тут же стало понятно, что тошнит ее потому, что она, без сомнений, беременна. Или, может, причина в чем-то другом? Ну… пожалуйста!

В детском саду младенцы и малыши постарше слипались перепачканными ореховым маслом ручками в единый кишащий рой и кружили по дезинфицированному полу, попрошайничая и завывая сиреной взаимных обвинений. Наоми кинула Сесиль в пасть многоголовому существу, которое резвилось среди размалеванных красками листов, и присоединилась к другим родителям.

Мамаши и единственный отец сидели на маленьких стульчиках и попивали чай из цветных пластиковых стаканчиков. Мамаши говорили о детях, об их недугах, о своих болячках, как будто бы само присутствие под крышей медицинского центра заставляло их особенно явственно ощущать податливое заразе, несовершенное тело. Отец сидел рядом, однако придерживался своей тактики поведения. Тело трубочиста было запаковано в поношенную джинсу, рядом с тяжелыми ботинками лежал мешок с противогазом. Поминутно поднося ко рту щепотку табака, он закладывал ее за потемневшую, спрятанную в бороду губу. Наоми обратила внимание, что он читает в «Гардиан» рубрику «Общество» с таким видом, будто он к нему — обществу — никоим образом не принадлежит.

Наоми была с ним едва знакома. Известно было, что он детский психолог в клинике «Гратон» и специализируется на трудных детях от года. Наоми и Сесиль как-то встретили их с Гектором — его сынишкой — на улице. Двухгодовалый малыш смущенно прижался к витрине банка, а разъяренный папаша пугал прохожих воплями. «Это еще что такое! — орал детский психолог. — Я этого не потерплю!» Он высыпал содержимое детской сумочки на мостовую и, кружась в исступлении, разбрасывал подгузники, салфетки, крем с календулой и т. п. Наоми была счастлива проскочить мимо незамеченной.

Обычно Наоми любила поговорить с мамашами и отцом об одной из бесчисленных групп взаимопомощи, в которых многие из них чем-то занимались. Однако в то утро разговор зашел о варикозном расширении вен, об измученных кишках и холмистом ландшафте анусов; о колокольном звоне в голове, вызванном скачками давления, спровоцированными, в свою очередь, прыжками кота; ну и, конечно, о нескончаемых насморках и простудах. В пластиковых стаканчиках плескался чай. Наоми отхлебнула и почувствовала, как чаек потек по пищеводу. «Четыре раза за ночь, — сказала Гэйл Хатчинсон где-то слева от Наоми, — и с каждым разом все больше и жестче». Пронеслась легкая волна вздохов, а Наоми встала и нетвердым шагом вышла из кухни. В туалете с миниатюрными перегородками, где двери едва доходили до груди, Наоми нагнулась, и из нее одно за другим вышли яйцо, вафли, хлопья и чай.

Она немного постояла, посмотрела на получившийся супец, как будто, прежде чем отправиться в недавно приватизированную канализацию, желудочная слизь и ниточки слюны могли преобразиться в провидческую картину ее будущего. Их с Аланом будущего.

Атан стоял на светофоре возле станции метро «Риджентс-парк» в своем черном «Ситроене ХМ 3.0SEi». Для совестливого терапевта даже слишком, но на средство передвижения Сверхчеловека, которым он так недавно стал, машина, конечно, не тянула.

Над задним стеклом росли три толстенькие, покрытые резиной антенны. По ободку машины энергично мигали огоньки. На сиденье, обитом черным вельветом, лежал черный дипломат. На черном резиновом коврике лежала черная же медицинская сумка. К торпеде был прикреплен тонкий, как вафля, черный мобильный телефон с бросающейся в глаза консолью подсвеченных зеленым кнопок. На облаченных в черные джинсы коленях лежал пакет с информационными материалами для участников семинара медицинских работников. Бумаги, сложенные в папке веером, выглядели очень привлекательно, но Алан их не читал, он внимательно следил за светофором, оценивая вес, объем и потенциальную скорость фыркающих вокруг автомобилей. Его мысли были заняты вчерашним извращенным актом и теперешними расчетами. И все это под гудящие басы и мощные удары черной музыки, несущейся из восьми черных ромбовидных колонок.

Зажегся зеленый, и Алан нажал на акселератор, почти физически ощутив податливость мошного двигателя. Он на полной скорости понесся сквозь потоки машин, меняя полосы, ускоряя, притормаживая, обгоняя вплотную целые вереницы. Так, словно исполняя сольный номер, он пролетел по прямой всю Мэрилбон-роуд сквозь пять зеленых светофоров подряд и поднялся на холодную вершину эстакады Вестуэй.

Когда машина черным клином подняла его над морщинистой кожей города, Алан возликовал. Перед ним эстакада описывала синусоиду и устремлялась на запад. Потоки весеннего дождя хлестани по стеклу, однако порывы ветра, их направлявшие, не сбивали с курса ни на миллиметр.

Поднимаясь твердо и уверенно, погружаясь в нее, Апан впервые заметил, что линия эстакады образует контур гигантской женщины. Головой была надземная круговая развязка в районе Уайт-Сити, откуда рукой тянулась ветка автострады, заканчивавшаяся виадуком на Шеферд-Буш. Другая рука, перекинутая через голову, была согнута в трехполосном локте и кистью упиралась в Актон, Длинный изгиб спины тянулся, огибая Ноттинг-хилл, пока забетонированный ручеек не разделял его надвое, образовывая гузку. Тонкая нога свисала, как будто намереваясь нахально пнуть Паддингтон, вторая же, небрежно положенная на другую, твердо стояла на Мэрилбон-роуд.

В данный момент машина Алана, подобно гигантскому вибратору, направлялась прямо к эстакадной пихве. Алану понравилась идея войти в лоно женской фигуры со скоростью 170 лошадиных сил. Он чувствовал себя замечательно. Когда Алан погрузился в замощенную щебнем утробу, стрелка переливающегося цифрового спидометра «Ситроена» уже колебалась в районе 100 миль.

Вот где он разгулялся! Он почувствовал, что, наконец, понял структурную матрицу своей жизни. Он покорил вершины медицины, а вместе с ними и моральные вершины. Он женился на красивой и преданной женщине, у них родилась обожаемая черноглазая малышка с модным французским именем. Он сладострастно пронзал богемную скульпторшу и ядреных медицинских работниц. И вот теперь главный приз! Величайший синтез его эмпирических опытов: Булл. Булл-мужчина, Булл-женщина, Булл-пизда… Но можно ли ему доверять? Пораженный внезапным сомнением, Алан отдернул ногу от педали газа. Машину повело, и он чуть не столкнулся боком с грузовым фургоном.