Читать книгу "H2O - Яна Дубинянская"

— А мои-то уже вовсю фуршетят, — задумчиво произнес Трачук. — Хотя какое там, без меня ж не начнут, мучаются, бедные. И водка греется… Идемте, что ли, Виктор Алексеевич.

— Спасибо, Тимофей Ильич, не могу. Дела.

Дела у него действительно были. А вот Оли, которая должна сопровождать шефа на протокольный обед у посла (упаковавшись перед тем в прокатное вечернее платье и подновив прическу-макияж, да и тебе самому надо заехать домой за смокингом), — этой Оли, до первого числа еще твоей секретарши с полным комплексом обязанностей, по-прежнему нигде не было, и не возникало сомнений, что прорваться на ее мобилку не легче, нежели дозвониться в понедельник с утра в приемную какого-нибудь Виктора Винниченко. А между прочим, это мысль. Набрав пару раз для очистки совести саму Олю и послушав короткие гудки, Виктор усмехнулся и отстучал свой собственный номер второго мобильного. Временно недоступен. Вуаля.

Оставалась надежда, что она в машине. Шагая прочь по дорожкам парка, Виктор пытался разбудить в себе праведный гнев: безответственная лентяйка, озабоченная курица, никакого выходного пособия, никаких рекомендаций, пускай сидит всю жизнь в домохозяйках, и т. д. и т. п. — но гнев спал безмятежным сном и не желал пробуждаться. Возможно, потому что так удачно сложилось с Трачуком. Потому что последнее время все складывается на удивление удачно. Потому что здесь, в отличие от северного региона, ярко и тепло светит солнце, и молодые листочки на деревьях — поднабившего оскомину, но все равно хорошего, правильного цвета…

И еще — потому что ты ее понимаешь. Ты сам знаешь, как это: поймать чувство свободы, которая не бывает потенциальной или дозированной, по чуть-чуть, с первого числа. Если оно приходит, это чувство, то все и сразу, обвально, лавиной вкуса, цвета, запаха — вдесятеро ярче тех, что имелись в прежней жизни. Нет у тебя больше никакой секретарши, и будь добр, отпусти ее спокойно, весело и прямо сейчас. А протокольный обед… да черт с ним, с протоколом. Поухаживаешь, на худой конец, за женой посла.

На лужайке под толстым, еще покрытым сухими прошлогодними листьями дубом расположилась студенческая компания. Парни, девушки, гитара. Немного красного винца на донышках бутылок, упаковки от съеденных в первые же минуты чипсов и бутербродов.

— …какая стипендия, блин! А ты бы ему сказал…

— Я хотел, только ж они все так орали…

— Все равно молоток, Женька!

Виктор остановился.

И пробило, прорвалось, будто лопнула, натянувшись до предела, тонкая и странно прочная пленка, заработал тщательно отлаженный механизм твоей памяти, профессиональной, безотказной, внушающей окружающим весь спектр чувств от восхищения до страха. Почему только теперь? — да ладно, неважно, главное, что все-таки получилось, проклюнулось, вспомнилось…

Женька.

(за скобками)

— А Женьке мы не скажем, — шепнула Ксюха.

— Почему? Он что, запрещает тебе смотреть новости?

— Никто мне ничего не запрещает. Я свободный человек, понял? Просто чтоб не переживал, он такой.

И она засмеялась, звонко, с переливами, как будто очень удачно пошутила. До десятичасового выпуска на шестом оставалось четыре минуты. Вызывать лифт — или лучше пешком? Пропустить было бы обидно. Никакой другой канал, конечно, не покажет. Разумеется, ребята запишут на видео, Гия точно, и близнецы порывались, но в записи это будет уже не то. Хорошо, что Ксюха близко живет.

— Какой у тебя этаж.

— Тринадцатый… вот.

Дверцы лифта разъехались, из кабинки выкатился бульдог с толстой старушкой на поводке. Оба просканировали Виктора пронизывающими взглядами и бросили по короткому, неодобрительному на Ксюху. Эти точно расскажут и соседям, и ее родителям, и Женьке. Ну и пусть. Вскакивая в лифт, Виктор наклонился и громко чмокнул Ксюху в нос.

— Ну тебя!..

— Сорри, не попал.

— Мы идем новости смотреть. Не забыл?

Не забыл. Две с половиной минуты. Лифт был новенький, с зеркалом во всю стену кабинки, куда уткнулась Ксюха, придирчиво рассматривая кончик своего курносого носа. Полз этот лифт как черепаха. Еще и остановился на седьмом, впуская бородатого типа с газетой. Полторы.

Створки распахнулись, Виктор вылетел на лестничную площадку и затормозил перед запертой дверью на этаж. Ксюха полезла в сумочку за ключами. Не могла в лифте достать?!

— В начале выпуска вряд ли дадут, — успокоила она, вгоняя ключ в скважину. — Черт, опять заедает. Витя, проверни.

Он сражался с замком добрых секунд двадцать, потом они еще шли по длинному коридору, выстеленному ковровым покрытием, и топтались перед дверью, пока Ксюха жала на кнопку звонка, выясняя зачем-то, есть ли кто дома, потом она расшнуровывала ботинки, сидя на маленькой резной скамеечке, и не полезешь же в чужую квартиру раньше хозяйки, и черт его знает, где у них пульт от телевизора…

Новости, конечно, уже шли. Уже три минуты. Уже международный блок.

— Давай смотреть, — сказала Ксюха, устроившись позади него на валике кресла. — Наверняка еще не было.

В мире пылали боевые действия и взрывались теракты, затоплялись курорты и падали самолеты, мир горел, дымился, лежал в обломках, щерился арматурой, его населяли развороченные или уложенные штабелями трупы, которым было, разумеется, не до свободы. А может, все-таки в начале выпуска?.. Да нет, Ксюха права, вряд ли.

— И снова к событиям в стране. Сегодня в столицу съехались представители маргинального молодежного движения «Наша свобода». Несмотря на опоздание лидера столичной группировки, приезжие организованно прошли колонной от здания университета до главной площади. Опознавательным знаком членов движения является…

— Танька наболтала, что ты опоздал, — бросила Ксюха. — Вот дура.

Виктор хотел на нее шикнуть и вдруг обнаружил, что сюжет кончился. Собственно, это был и не сюжет, а так, коротенькое видео с голосом ведущей за кадром. На мгновение мелькнула говорящая голова Виктора крупным планом, без звука, а ведь у него брали интервью минут пятнадцать, и он старался быть лаконичным, убедительным, чтобы каждая фраза, даже взятая отдельно, могла дать представление о том, что оно такое — наша свобода…

Маргинальное движение. Опоздавший лидер — без фамилии, без имени. Ну и плюс веселенькое об опознавательных знаках.

Где-то открылась выставка народных промыслов. Приехал на гастроли кукольный театр. В зоопарке родились тигрята. Встретимся завтра в семь тридцать на шестом. Всё.

— И они называют себя оппозиционным каналом, — бросила Ксюха.

Не глядя на нее, Виктор пожал плечами. Оппозиционный, провластный — какая разница. Да, приятно было бы считать, будто их замалчивают, потому что боятся, но это же неправда. А правда заключается в том, что они попросту никому не интересны, маргинальная молодежная тусовка в салатовых ленточках, ничуть не значительнее каких-нибудь футбольных или музыкальных фанатов. Ну приехали, ну прошлись колонной до площади… а потом разъехались по домам. И вся свобода.