Читать книгу "Мона Лиза Овердрайв - Уильям Гибсон"

— Не понимаю.

— Жест вежливости — чтобы я знала, что он ждёт внизу. Давал мне шанс передумать. Но у него не было выбора, и он это понимал. Видишь ли, Суэйна вынуждают кое-что сделать, или, во всяком случае, он так говорит. Что до меня, то мне определённо выкручивают руки. И тут мне стало любопытно, а насколько на самом деле я Суэйну нужна. Как выясняется, нужна, и даже очень. Потому что мне позволяют уйти, прихватив с собой дочь ойябуна, привезённую в такую даль в целях безопасности. Сдаётся мне, есть что-то такое, чего Суэйн до смерти боится, причём боится гораздо больше, чем твоего папочку. Возможно, это «что-то» — или «кто-то» — способно дать ему много больше, чем уже дал твой отец. Во всяком случае, то, что я тебя увезла, отчасти выравнивает счёт. Как бы ответный удар. Ты не против?

— Но тебе угрожают?

— Кое-кто слишком много знает, что я делала в этой жизни.

— И Тик установил личность этого человека?

— Да. Пожалуй, я и так это знала. Но хотелось бы ошибиться.

Фасад выбранного Салли отеля был обшит проеденными ржавчиной стальными панелями, каждая из которых крепилась блестящими хромированными болтами — этот стиль Кумико знала ещё по Токио и считала его несколько старомодным.

Их номер был просторным и серым — повсюду десятки оттенков серого цвета. Салли заперла дверь, прошла прямо к кровати и, сняв куртку, легла.

— У тебя нет сумки, — заметила Кумико.

Салли села, чтобы расшнуровать ботинки.

— Я могу купить всё, что мне понадобится. Устала?

— Нет.

— А я устала. — Салли стянула через голову чёрный свитер. Груди у неё были маленькие, с коричневато-розовыми сосками; чуть ниже левого соска начинался старый шрам, который исчезал за поясом джинсов.

— Тебя когда-то ранили? — спросила Кумико, глядя на шрам.

Салли тоже посмотрела на шрам.

— Ага.

— А почему ты не пошла в клинику, чтобы его удалили?

— Иногда неплохо иметь зарубку на память.

— О том, как тебе было больно?

— О том, как я была глупа.

Серое на сером. Не в силах спать, Кумико вышагивала по серому ковру. В этой комнате девочке чудилось что-то вампирическое. Нечто, роднящее её с миллионами подобных комнат в сотнях гостиниц по всему миру. Однояйцевая анонимность гостиничного номера будто высасывала из неё индивидуальность, фрагменты которой всплывали повышенными при ссоре голосами родителей, лицами одетых в чёрное секретарей отца…

Во сне лицо Салли превратилось в гладкую маску. Вид из окна вообще ничего не говорил Кумико ясно было только то, что она смотрит на какой-то город, который не Токио и не Лондон — бескрайнее столпотворение людей и зданий, новая ступень видовой эволюции, воплотившая парадигму урбанистической реальности её века.

Возможно, Кумико тоже удалось подремать, хотя сама она не была в этом уверена. Она смотрела, как Салли заказывает туалетные принадлежности и бельё, вводя требуемое с клавиатуры в видеомодуль подле кровати. Покупки доставили, пока Кумико принимала душ.

— О’кей, — услышала она из-за двери голос Салли, — вытирайся, одевайся. Пойдём повидаемся кое с кем.

— С кем? — спросила Кумико, но Салли её не расслышала.

Гоми.

Тридцать пять процентов прибрежного Токио выстроено на гоми, на выровненных площадках, отвоёванных у залива за века систематического сваливания и утрамбовки мусора. У неё дома гоми был ресурсом, требующим сбора, сортировки, прессовки — использования, одним словом.

Взаимоотношения Лондона и гоми уловить было сложнее. На взгляд Кумико, сам костяк города состоял из гоми — из зданий, которые японская экономика уже давно поглотила бы в своей неуёмной жажде пригодных для застройки пространств. Но даже маленькой японке лондонские дома позволяли различить ткань времени: каждая стена была залатана поколениями рук в бесконечном процессе обновления. Англичане ценили свой гоми сам по себе, совсем на иной лад — Кумико только-только начинала постигать это: они населяли его.

Гоми в Муравейнике был чем-то иным: богатый гумусом, перегноем, прорастающий человеческим талантом и чудесами из полимеров и стали. Кумико поразило уже одно только отсутствие очевидной планировки — это шло вразрез всему значению, какое придавала её культура эффективному использованию земли.

Их поездка в такси из аэропорта яснее ясного показала, какой здесь царит распад: целые кварталы стояли в руинах, то тут, то там над замусоренными тротуарами разевали пасти пустые оконные проёмы. Напряжённые лица, настороженные взгляды вслед проехавшему мимо ховеру.

Салли внезапно окунула её во всю странность этого места, с его гниением и беспорядочным нагромождением вросших в землю башен, которые были выше любого здания в Токио. Эти монументы корпораций пронзали покрытое сажей кружево куполов, теснившихся один на другой.

Ещё две пересадки из такси в такси — и вот они с Салли уже на улице, в гуще предвечерней толпы и косых теней. Воздух был холодным, но без примеси лондонской сырости, и Кумико вспомнились гроздья цветов в парке Уэно.

Первая их остановка была в просторном, хотя и слегка поблекшем баре с вывеской «Джентльмен-Неудачник», где Салли вполголоса обменялась с барменом несколькими быстрыми фразами.

Они ушли, не заказав выпивки.

— Призраки, — задумчиво сказала Салли, поворачивая за угол.

Кумико старалась держаться к ней поближе. С каждым кварталом улицы становились всё безлюднее, а здания всё более тёмными и запущенными.

— Прости?

— Здесь для меня всё наполнено призраками прошлого, или, во всяком случае, должно быть ими наполнено.

— Ты знаешь это место?

— Конечно. Выглядит всё примерно так же и всё же иначе, понимаешь?

— Нет…

— Со временем поймёшь. Когда найдём того, кого я ищу, прикинься паинькой. Говори, только если тебя спросят, а лучше помалкивай.

— Кого мы ищем?

— Одного человека. Или, по крайней мере, то, что от него осталось…

Полквартала спустя на какой-то мрачной пустынной улочке — если не считать проезда у дома Суэйна под саваном полночного снега, Кумико ещё никогда не доводилось видеть улицу без единого человека — Салли остановилась возле древней, ничем не примечательной с виду лавки. Обе её витрины серебрились изнутри толстым ковром пыли. Заглянув внутрь, Кумико увидела стеклянные трубки букв неработающей неоновой вывески: «МЕТРО» — и дальше ещё какое-то длинное слово. Дверь между витринами была укреплена листом рифлёной стали. Через равные промежутки из неё выступали ржавые головки болтов, обмотанные провисшими отрезками бритвенно-острой проволоки цвета окалины, будто через неё некогда пропускали ток.

Салли, встав лицом к двери, расправила плечи и выдала серию мелких стремительных жестов.