Читать книгу "Отрицание ночи - Дельфина де Виган"

Когда деньги на квартиру на улице Фобур-Монмартр кончились, Люсиль благодаря помощи близких перебралась в двухкомнатное жилище на улице Предпринимателей в 15-м округе.

Следующей весной президентские выборы 1981 года вывели Люсиль из состояния ступора. Впервые за долгое время Люсиль интересовалась чем-то, не связанным с собой и с нами. Пару раз мы с мамой говорили о политике, она пыталась объяснить мне свою позицию. Люсиль считала, что Франсуа Миттеран – человек будущего, спаситель наш. Франсуа Миттеран казался маме воплощением новизны, точности, надежды, доказательности, спокойствия и силы. Все мы нуждались в спокойствии и в силе, в том, чтобы занавес молчания и одиночества кто-то уже в конце концов поднял…

Мне вот-вот должно было исполниться пятнадцать, и я воевала с Габриелем. Я рассуждала о смертной казни, об общественном детерминизме, о слаборазвитых странах, о мещанстве и убожестве провинции. Я включала музыку на полную мощность и радостно переслушивала песню Рено: «Общество, общество – ты не получишь мою душу». Долой мечты о комфорте и благополучии, долой конформизм, долой ценности мелкой буржуазии, толстые ковры, безукоризненные интерьеры!

Я стала бунтаркой!

10 мая 1981 года в поезде, который возвращал нас домой после бурных выходных у Люсиль (мы с ней ходили на выборы и ждали, пока она голосовала), в восемь часов и сколько-то минут контролер торжественно объявил о победе левых. Половина пассажиров радостно захлопала, другая половина встретила новость холодным молчанием. Мобильники тогда не существовали в природе, и мы узнали о победе Миттерана из уст контролера, который, в свою очередь, узнал о ней от водителя поезда, который узнал о ней по радио. Кажется, около 52 % голосов было отдано за Франсуа Миттерана. Между Версальским вокзалом и станцией Дре, в лесах и полях, я вдруг почувствовала себя спасенной. Франсуа Миттеран стал Президентом Республики.

Выйдя из поезда, мы ступили на новую землю. Уже стемнело, и мы шли навстречу Габриелю под светом фонарей. Тогда мы еще не знали, какие препятствия, неожиданности и невзгоды нам уготованы. Габриель выглядел напряженным – как всегда в момент нашего прибытия из Парижа, и еще потому, что ненавистный ему Миттеран победил.

Вечером я уснула с мыслью о маме: я представляла ее на площади Бастилии, куда – я прекрасно знала – она не смогла бы добраться; я представляла ее в толпе празднующих победу – Люсиль танцевала, кружилась, при этом пышная юбка в цветочек порхала, как бабочка, а мама улыбалась счастливой улыбкой…

Спустя несколько месяцев я слушала, как Барбара поет о великом событии 1981 года и о людской надежде:

Смотри, смотри, все изменилось, теперь все легче и пестрей!

Смотри, смотри, все преобразилось, и звезды светят ярче фонарей!

Мужчина с розой посреди дороги… Смотри – заглядывает очень далеко… Дай бог, чтоб не устали ноги – идти, глаза – смотреть, сердца любить – легко.

Я не знаю, какой в моем исследовании смысл и что останется от времени, потраченного на чтение обрывочных воспоминаний, прослушивание кассет, замедленных записей с помехами и паузами. Какая польза от коробок со старыми вещами, от старых писем, от официальных извещений, от медицинских или судебных отчетов, от фотографий, от разговоров? Какая польза от боли?

Я не знаю, зачем мне нужна эта книга.

Однако чем дальше я захожу, тем глубже осознаю, что провожу исследование не ради реабилитации, оправдания, толкования, исправления ошибок, доказательства – нет. Я пишу эту книгу ради сближения. Ради себя и детей, на которых, несмотря на мои усилия, давит их полное слез и страданий наследие прошлого.

Я хочу вернуться к началу начал. Я хочу придать значение тому, что его не имело.

Я обязана проанализировать ощущения и мысли, носителем которых являюсь и которые, так или иначе, передам своим детям. Семейное бессознательное – та еще загадка. Я хочу перестать бояться, что произойдет трагедия, словно мы прокляты. Я хочу использовать свою удачу, свою энергию, радость жизни, чтобы разрушить страх. Я устала вечно ждать подвоха, страшной беды, горя, которое настигнет нас, где бы мы ни были.

Мои дети растут, и я ими восторгаюсь, умиляюсь ими, боготворю их, даже если об этом и глупо писать; мои дети – цельные личности, они совершают правильный выбор, они завоевывают свое пространство в жизни. Я люблю мужчину, который встретился мне по счастливой случайности (или это я ему встретилась). Он одновременно похож и не похож на меня. Его невероятная любовь переполняет меня, делает меня счастливой; у меня щемит сердце от нежности; сейчас десять часов сорок четыре минуты, я сижу за своим старым PC, который проклинаю за медлительность, но обожаю за память; я понимаю, насколько хрупко счастье, и теперь, собравшись с силами, я пытаюсь защитить его.Всегда найдется время поплакать. Сближение с Люсиль и другими мертвыми грозит мне отдалением от живых. Но я сознательно иду на риск.

Свою сестру Манон я не сразу попросила поделиться воспоминаниями.

Манон рассказала мне о том январском утре и о том, что на протяжении многих месяцев боялась закрывать глаза и засыпать в присутствии Люсиль.

У меня сжалось сердце.

Со своей точки зрения Манон описала мне следующие годы нашей жизни – уже после госпитализации Люсиль. Мы были немыми свидетелями катастрофы и страдали от собственного бессилия перед маминой болезнью.

Надеюсь, что я правильно передаю слова Манон, ведь она очень помогла мне своими воспоминаниями.

Манон попросила меня уничтожить запись нашей с ней долгой беседы (так я и поступила), а через несколько дней прислала два текста, один из которых написала после нашей встречи, второй – сразу после маминой смерти.

Манон очень закрытый человек. Подаренные ею тексты особенно ценны для меня.

Наша жизнь после первой госпитализации Люсиль представляется мне огромным серым пятном. Полицейский отчет – гадкий и неточный. Габриель сохранил заключение социальных служб и бумаги, касающиеся передачи права опекунства. После нескольких судебных слушаний нас отдали папе, хотя мама отстаивала свои права. Она утверждала, что ее бывший муж жесток, что атмосфера в его доме нездоровая, что его жена не сможет заботиться о детях так, как они привыкли. Когда нас попросили высказать наши пожелания, мы смолчали. Психиатры решили, что мы хотим оставаться как можно дальше от родительских конфликтов. Психологический тест выявил у меня стремление к независимости.

Люсиль пишет о месяцах, проведенных в больнице, виновато и с глубокой печалью.

О выходных, на которые нас отпускали к маме, она пишет: Подготовка к двум дням отдыха для меня – настоящая пытка. Сперва я должна ехать на вокзал Монпарнас, а поезда частенько опаздывают, затем кормить девочек и, наконец, о чем-то разговаривать, что-то делать. Я как воды в рот набрала, не знаю, о чем говорить. Я разучилась говорить с дочерьми. Я упала со своего материнского пьедестала. В этом мире я больше не существую даже по отношению к своим детям, тем не менее встречи с ними – это горькое счастье, единственное, что у меня есть в жизни.