Читать книгу "Медовый месяц - Инна Волкова"

Но чуда не произошло. Ты не встал, как я ни просил тебя. Помню, мне вдруг захотелось смеяться. Смех забулькал в горле, рвался наружу, словно живой. И я испугался, что сейчас засмеюсь среди этой скорбной тишины, царящей в зале, прерывающейся лишь печальными вздохами и тихим шепотом. Я изо всех сил сжал кулаки, закусил губы, стараясь удержать этот сумасшедший смех внутри себя, не дать ему вырваться наружу. Я боролся с ним. Но он победил. Он оказался сильнее. И когда я позволил ему вырваться на свободу, то даже не сразу смог понять, что не смеюсь, а плачу, плачу навзрыд, как не плакал еще никогда в жизни. Но эти слезы не приносили облегчения. Почему-то считается, что когда человек плачет, то ему становится легче. Все это чушь. Мне становилось только тяжелее. И с каждой порцией слез эта боль росла и становилась все более невыносимой. И мне казалось, что я не смогу ее победить. Это выше моих сил. Но я ошибался. Я смог это сделать. Хотя это было и нелегко. Я научился терпеть боль. Но не научился ее НЕ чувствовать. И сейчас я ощущал ее легким покалыванием в висках, неприятным холодом в груди и чуть заметной дрожью в кончиках пальцев. Как глупо, как нелепо я потерял друга! Как это могло произойти? Почему? И чья здесь вина? Впрочем, и в тот, первый раз, эта потеря была такой же глупой, нелепой и несправедливой. Только тогда ничего нельзя было изменить. НИЧЕГО. А что сейчас? Сейчас все возможно изменить. Буквально за несколько минут. Для этого надо просто снять телефонную трубку и набрать номер и сказать… Нет, по телефону такие вещи не говорят. Лучше выйти из этого кабинета, сесть в машину и подъехать к его дому. Это займет немного больше времени, но ничего. Войти и сказать ему, что… все объяснить, и тогда… Стоп! Что он может объяснить? И зачем? Оправдываться, просить прощения? Но за что?! Я не сделал ничего такого, за что стоило бы просить прощения. А может, помочь ему самому сказать «прости»? И быть может, тогда… Но он не сделает этого. Никогда. Я слишком хорошо знаю своего друга, своего бывшего друга! Черт возьми, разве друзья бывают бывшими — равно как не бывают бывшими возлюбленные! Друзья, как и любимые, могут иметь только форму настоящего времени. Любимые… эта милая девочка, с такими чистыми доверчивыми глазами, мягкими губами. Полная жизни и какого-то внутреннего неяркого огня, готового вот-вот вырваться наружу, но пока сдерживающего свои порывы… Надолго ли? Эта девочка моя невестка, жена моего сына. Она могла бы быть моей дочкой, если бы мы с Людмилой решились иметь второго ребенка. Она мечтала о девочке. И даже имя придумала — довольно простое, но в то же время неизбитое и красивое — Ксения. Но этого не случилось. Сначала помешали какие-то дела, работа, потом болезнь сына, все силы и время ушли на него, затем что-то еще… А потом желание прошло. Испарилось. Когда чего-то очень сильно хочешь и твое желание слишком долго не исполняется, то в конечном итоге перестаешь желать. Устаешь…

У нее мягкие нежные губы, не накрашенные помадой, яркие и сочные собственной жизненной силой, вот бы прикоснуться к ним! Волосы, шелковистые и теплые… Вот бы зарыться в них лицом и забыть обо всем плохом, о том, что причиняет боль и будит мрачные мысли! Как билось ее сердце, когда он держал ее на руках и прижимал к груди, вынося из воды… Как у подстреленной птицы… Ее влажные губы, волосы, перламутровая кожа с блестящими каплями воды… Стоп!

Он вдруг сжал кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони. Не смей даже думать об этом! Ты не смеешь, слышишь, не смеешь! Ты просто не имеешь права. Иначе возненавидишь самого себя, а что может быть страшнее? Ненависть других можно пережить, а вот ненависть к самому себе — едва ли…

Сегодняшняя сцена на кухне не должна повториться. Она была нелепой случайностью, игрой солнечных лучей, которые светили в окно и зажигали в ее глазах солнечных зайчиков, играли на ее губах, на ее длинных ресницах… Он вдруг вспомнил другие глаза и другие губы — откровенную усмешку в глубине черных зрачков, кокетливую вызывающую улыбку и ее стройное гибкое тело, которое она так открыто предлагала ему. Дарила ему — или продавала? Нет, все же дарила, хотела подарить. Он не принял подарка. И за это был наказан. Он внезапно почувствовал такую ошеломляющую ненависть к этой девчонке, сыгравшую с ним столь отвратительную шутку, что едва не задохнулся от нахлынувшей волны холодной обжигающей ярости. Она захлестнула его, словно волна в бушующем море, накрыла с головой, и как он ни старался, он не мог вынырнуть из-под нее. Он должен это сделать. Он просто обязан это сделать. Как бы это ни было трудно. Он принял решение, и ему сразу стало легче, холодная волна ярости отступила, и сразу стало легче дышать. Он даже нашел в себе силы улыбнуться, и, подойдя к окну, настежь распахнул его. Жаркий душный воздух с улицы показался ему порывом свежего легкого ветра. Он с наслаждением подставил лицо его легкому дуновению. Все будет хорошо. Все наладится. Все можно поправить, главное — очень сильно этого хотеть и верить в это. Все на свете можно изменить, все, кроме…

Деликатный стук в дверь и вежливый голос секретарши прервал его размышления.

— Александр Владимирович, вам звонят из Москвы.

— Кто? — Он прикрыл окно и повернулся к вошедшей девушке.

— Николай Борисович. Вас соединить?

— Да, конечно.

Александр сел в кресло возле стола. Он вдруг испытал разочарование. На миг ему показалось, что это звонит Анатолий, чтобы… Впрочем, зачем ему звонить через секретаршу, когда он может сделать это напрямую, позвонив лично ему? Но он не сделает этого, никогда. Что ж… Возможно, так даже лучше… Эта боль, она пройдет, рано или поздно. Нет такой боли, которая бы длилась вечно. Вечна в этом мире только смерть…

— Марина, подождите, — окликнул он секретаршу, которая уже вышла из кабинета.

— Да? — она обернулась. Дежурная вежливость, ожидание на хорошеньком кукольном личике с безупречным макияжем, профессиональная полуулыбка…

Как же он устал от всего этого! Притворство, лесть, готовность угодить, фальшь. Впрочем, чего же он хочет? Из этого состоит весь мир. Так было, так есть и так будет. Значит, надо смириться, или…

— Марина, принесите мне чай, пожалуйста, — попросил он. — Со льдом, на улице страшная жара.

— Сейчас. — Она улыбнулась накрашенным ртом, показывая ровные белые зубы. — Одну минуту. Погода сегодня и в самом деле ужасная. Такая духота, я просто умираю.

— Я тоже, — едва слышно проговорил он, не глядя на нее.

— Что? Простите, я не расслышала. Вы что-то сказали?

Снова эта дежурная любезность, готовность услужить, чуть кокетливый взмах густо накрашенных ресниц, — как все это фальшиво, неискренне и пошло!

— Нет, ничего. Все в порядке. Можете идти, — спокойно ответил он.

И посмотрел в окно. Яркое желтое солнце, цвет, который он так ненавидел, смотрело на него. Оно издевалось над ним, смеялось и подмигивало своим желтым коварным глазом. И ему вдруг захотелось запустить в него массивной серебряной подставкой для ручек в виде дракона, которая стояла на его рабочем столе. Знак года, когда он родился, подарок друга на день рождения. Друга, который теперь уже им не был…